Пролегомены к изучению философии Гегеля. Книга первая. Уильям Уоллес
непосредственного знания и врожденных идей, тем, кто считает, что наука и демонстрация скорее отвлекают от единственно необходимого – тем, кто хотел бы «лежать на лоне Авраама весь год», тем, кто хотел бы ухватиться за целое, прежде чем пройти через рутину деталей. С другой стороны, в нем сильно развит «рационализирующий» и невидящий интеллект, с практическим и реалистическим уклоном и полным научным духом. Шеллинг, будучи в гневе, мог бы описать его как «квинтэссенцию всего прозаического, как снаружи, так и внутри15». Однако, если посмотреть на Гегеля с другой стороны, его обвиняют в мечтательности, пиетизме и мистическом богословии. Его слияние обычных контрастов мысли в более полную истину, и то, что в народе называют смешением религиозных и логических вопросов, и общая непостижимость его доктрины – все это, кажется, подтверждает такое обвинение. Однако все это не противоречит грубой и язвительной силе понимания, простоте разума и определенной твердости темперамента. Этот философ во многих отношениях не отличим от обычного гражданина, и нередки моменты, когда жена слышит его сетования на провидение, обрекшее его быть философом16. Он презрительно относится ко всему слабому сентиментализму, почти жестоко подчеркивает разумность действительного и глупость мечтаний о возможном-возможном; и ведет свои домашние счета так же тщательно, как средний глава семьи. И, возможно, это слияние двух тенденций мышления можно заметить в постепенном созревании его идей. В период его «Lehrjahre», или ученичества, с 1793 по 1800 год, мы видим, как изучение религии в Берне сменяется изучением политики и философии во Франкфорте-на-Майне.
Его цель в целом можно назвать попыткой соединить широту с глубиной, интенсивность мистика, жаждущего единения с Истиной, с расширенным диапазоном и ясностью тех, кто умножает знания. Глубина ума лишь настолько глубока, насколько он смел, чтобы расширить и потерять себя в экспликации17. Он должен доказать свою глубину упорядоченной полнотой реализованного им знания». Позиция и творчество Гегеля не будут понятны, если мы не будем учитывать оба этих антагонистических момента.
Цель философии, как уже отмечалось, для Гегеля – познать Бога, то есть познать вещи в их Истине, увидеть все вещи в Боге, постичь мир в его вечном значении. Если предположить, что эта цель может быть достигнута, то какой метод открыт для ее достижения? С одной стороны, существует метод обычной науки, когда речь идет о ее объектах. Это вещи, найденные как бы спроецированными в пространство перед наблюдателем, лежащие вне друг друга в prima facie независимости, хотя и связанные (при дальнейшем обнаружении) друг с другом определенными «случайностями», называемыми качествами и отношениями. К объектам познания несколько наивный интеллект, принимающий традицию как физический факт, относит некоторые «вещи» весьма своеобразного характера. Одна из них –
Aus Schellings Leben (Plitt.), ii. 161.
Hegel’s