Как Шагал в нарисованном Витебске шагал. Галина Дербина
дорогой мой, вот эту, – спокойно возразила Валентина и поставила перед мужем стакан с водой.
– Ах, эту? Хорошо, – взяв нужную пилюлю, он поднес ее ко рту, повертел в руках и положил обратно. Сделав серьезное лицо, строго произнес: – Дорогая, я со всей ответственностью должен заявить, что ты напрасно называешь меня строптивцем. Смотри сама, я послушный, как дрессированный щенок. Выполняю все, что ты пожелаешь. Ты сказала идти на обед, и вот я здесь. Предложила есть вместо борща таблетки, и я беспрекословно подчинился, – он опять взял пилюлю, внимательно осмотрел и, вновь отложив в сторону, сказал: – Хотя белая меня совершенно не вдохновляет, я бы предпочел другую, – и он тронул указательным пальцем желтую. – У нее и размер поменьше, и цвет импонирует мне больше, чем у этой белесой, – ладонью он прикрыл белую таблетку и хитро уставился на жену. – Что ты улыбаешься? Ее солнечный цвет как раз соответствует моему настроению.
– Ничего не поделаешь, вначале ты должен выпить белую. Давай, пей уже, не тяни время, – ответила терпеливая женщина, от души радуясь, что у мужа хорошее настроение и он настроен немного пошутить.
Как только таблетка оказалась во рту супруга, Валентина одобрительно кивнула головой, села за стол и ласково произнесла:
– Молодец.
– Как мне надоели эти пилюли. Ты в курсе, что они горькие и нарушают мои мечты об удовольствии от трапезы? Интересно узнать, скоро ли кончится эта лекарственная атака на мой организм?
– Первое замечание я не считаю нужным комментировать, мы много раз обсуждали его, что касается второго, то осталось немногим больше недели, – сказала Валентина, черпая борщ из супницы большим серебряным половником.
– Хорошая новость, – ответил муж, взял самый большой кусок черного ржаного хлеба, внимательно пригляделся к его ноздреватости, принюхался и, найдя запах прекрасным, откусил. Затем принялся наворачивать борщ с такой скоростью, будто у него хотели отнять тарелку и, чтобы не лишиться ее, надо было поспешать.
Несмотря на то, что Шагал считал принятие пищи пустой тратой времени, он всегда ел с таким удовольствием, что аппетит поднимался у всех присутствующих. Его любимой едой была самая простая славянская пища. Ее он поглощал быстро, не обращая внимания на изящные манеры, а поев, приходил в совершенно лирическое настроение.
После обеда супруги вышли в сад и сели на лавку в тени абрикосового дерева. Художник прикрыл глаза и, казалось, задремал, но это было не так. Как обычно, при любой возможности он размышлял над очередным полотном. Валентина положила рядом кожаную папку и, раскрыв ее в нужном месте, хотела что-то сказать, но налетевший ветерок подхватил из папки одну из бумаг и понес. Женщина стремительно сделала несколько шагов и ловко поймала документ у агавы, широко раскинувшей свои огромные стрельчатые листья. Обрадовавшись, что удалось словить важную бумагу раньше того, как она опустилась на ее острые колючки, Бродская облегченно вздохнула и вернула документ в папку. Протягивая мужу, сказала:
– Я хотела,