Дорога в лето. Михаил Панюшкин
Работаю и работаю, как робот. Три аварии уже было. В первой и второй еще нормально, а вот третья, два года назад… Сломал позвоночник, ставили штифты. Теперь вот ходить не могу, только езжу… У меня дочка такая же, как ты растет, – говорит водитель безразличным голосом, будто читая какую-то скучную сводку новостей. А сам смотрит на дорогу, и в его глазах блики фонарей. Ими горят они… Фонари – это город, и машина врывается в него, рассекая лужи, проносясь мимо сонных окон. Там смотрят телевизор, там тепло и сухо.
Здесь – машина летит над мокрым шоссе, едва касаясь колесами асфальта.
– А что будет, если ты не успеешь? Одна, в трехстах километрах от дома?
– Я не могу опоздать!
И мелькают фонари. Девушка сидит и смотрит в пустоту.
– Мне здесь налево. Погоди.
Он махает руками, высунувшись наполовину из машины.
Музыка влезает в уши, а фонарный конвой высвечивает на дорожном полотне названия трасс. Они словно имя бога для тех, кто живет дорогой. Кто сильнее, кто более прав, бог М4 или бог А105? Девушка об этом не знает. Она видит яркие блики города, которые взрезают темноту, и бежит, и асфальт бьется сквозь тонкие подошвы. И вот здание вокзала – суетливый муравейник.
– Поезд по третьему пути. На Москву.
Девушка стоит под дождем, и смотрит в небо. Капли хлещут ее по щекам. Она заливается смехом, обхватив себя руками, будто боится улететь. Из динамиков рвется музыка:
До свиданья, мой любимый город
Я почти попала в хроники твои
Нам с тобой так мало, надо для двоих…1
Если тебе очень нужно успеть, то ты не можешь опоздать.
II. Мир
Так хотелось разузнать
Где сорвутся вены рельс
Рассекавшие в обломки
Этот город чудес
И ты вывернул карманы
Там всего ничего
Но молил ты на коленях
Тебе дали его
Весь прожженный и промокший
Словно ела вода
Пропуск в общий вагон
На экспресс в никуда
Девушка сидит у запотевшего окна. Попутчики ее уже спят – они успели расспросить, что случилось, и, довольные интересной историей, отвалиться на полки, укрывшись колючими одеялами. Ей же хочется поймать момент, когда, наконец, покажется Москва. И она рисует пальцами на плачущем стекле. Несколько линий – это домик, с окошком. В нем горит свет. Беленькие обои в голубой цветочек, и тарелки с едой на столе.
Мать и отец устремили остекленелые глаза в линзу телеэкрана, стремясь сквозь муть помех вычленить идеальный мир и поверить в него, уйти внутрь. Но вот начинаются титры, и песня врывается сквозь картонный динамик и резко звенит под желтым полу облупленным потолком. Девушка автоматически переводит с испанского:
Я меняю боль на свободу
Меняю слезы на сон
Который будет продолжаться
С тобой…
Мать
Земфира