Постоялый двор. Дворянские сказки. Л. Шпыркова
там не только мои следы, барыня, там еще какие-то.
–Тебе бы, Матрена, не горничной родиться надо было, а становым приставом. Хотя и впрямь следов для тебя одной многовато будет. Ты ведь туда, к окну, прошла, закрыла, значит, окошко, и обратно. Может, барышня тоже окно закрывала, и это ее следочки, похоже.
– А эти чьи? – Матрена указала на уже подтаивающий след. – Чисто собачий, или волчий. Свят, свят, свят, – начала она креститься.
Пелагея Львовна нагнулась, потом с трудом выпрямилась и с досадой произнесла:
– Не знаю что это. На след похож… собачий.
– Дак как же собачий? Волчий это след, не иначе.
– Идем, оглашенная, разбудишь барышню, а то и напугаешь, не ровен час.
Они ушли, проверив, крепко ли заперто окно, и оставив на тумбочке подсвечник. Пелагея Львовна, однако, лишь делала вид, что слова Матрены ее не задели. Она не хотела лишних разговоров, и крепко-накрепко наказала девке не болтать лишнего. Ей тоже показалось, что след был крупнее собачьего, но откуда он мог взяться? Откуда взялась собака или волк? Не из окна же? Она продолжала ломать голову над этими странностями, пока Матрена укладывала ее в остывшую постель. Легши, она сказала себе, что утро вечера мудреней, но непременно надо порасспросить про дочку вице-губернатора у соседей, а нет – то и съездить в город, где давненько не была из-за болезни. Надо навестить знакомых, и осторожно порасспросить. И к доктору заехать – вот уж кто все про всех знает, так это доктор Генрих Оттович. Да и лекарь он отменный, умеет на ноги поставить. Хоть и деньги не малые берет, а так очень приличный и даже светский человек, несмотря, что немец…
Незаметно Пелагея Львовна заснула. Что до Михаила, то случившееся с ним не оставило ни следа от прежнего душевного спокойствия. Спустя два дня после того как Евгению тайно увезли домой, посыльный привез приглашение Михаилу, составленное таким образом, что пренебречь этим визитом было нельзя. Посовещавшись с теткой, и придя к выводу, что следует ехать, что не ехать просто невозможно в силу сложившихся обстоятельств, Михаил ощутил и смущение, и облегчение. Смущение вызывало предстоящее объяснение с родителями девушки, которое было не вполне ясно. Он не знал, что эта красавица могла наговорить, будучи в не совсем здравом рассудке. Хотя самому себе признавался, что никаких особых странностей в ней не заметил. Что это за таинственная болезнь, поразившая столь юную особу? При расставании, когда он помогал ей усаживаться в карету, она сжала его руку своей маленькой ручкой, и так умоляюще посмотрела в глаза, что в душе его все перевернулось. Она нуждалась в помощи – весь облик Евгении говорил об этом. Но почему она не поговорила с ним в тот день, который провела у них в усадьбе? Но ведь он был болен, да и тетушка зорко следила за тем, чтобы не дать им возможности для разговора. А утром очень рано за Евгенией приехали. Этот взгляд! Доколе жив он будет, этот умоляющий, затравленный взгляд будет преследовать его! Так смотрит тот, кто хочет, но боится просить помощи.
3.
Дом вице-губернатора, окруженный