Затерянный в горах. Михаил Александрович Моргунов
Вспомнил, что по ночам в лесу воют волки. Конечно, она их тоже слышала и это могло ее напугать. И еще, я знаю местность, я же гид. Останься я здесь ночью в такой ситуации, я бы конечно не раздумывал. Но я знаю куда идти, сколько, что с собой взять. А она осталась одна посреди гор. Сюда группы привозят автобусы, старые, еще советские полноприводные ПАЗы. Из города, там есть офис, один на несколько турбаз. И трансфер на этих ПАЗах. И когда зимой дорогу заваливает снегом, то, не зная точно куда идти, новичок здесь заблудится. А может ко всему этому она была действительно больна, это же была зимняя, новогодняя смена. Простудилась, утром проснулась с жаром и слабостью, и обнаружила себя запертой в номере на пустой базе. Двери эти наружу ломать бесполезно, они же открываются внутрь. Если только такой бугай как вон директор, выбил бы с рамой. А куда ей?
Побыв здесь, мне стало легче. Я даже с удивлением вспоминал, как еще утром не мог и подумать, пройти по коридору мимо этой двери. Я отправился в свой номер, лег на кровать. Было тепло, директор еще утром удивился, узнав, что днем я только поддерживаю немного огня в котле, а протапливаю на ночь. Спросил, это потому, что мне дрова таскать лень? Я сказал что нет, просто не знаю, зачем расходовать лишнее. Днем можно и потерпеть холод. Он хмыкнул, молча покрутил пальцем у виска и пошел, накидал в топку дров. Видимо я заснул сразу, как только лег, потому что больше ничего не помню.
Проснулся я уже вечером. Болела голова. У меня всегда так, когда сбивается привычный ритм, за много лет работы горным гидом я привык рано вставать и рано ложится. Спал я видимо очень крепко, потому что когда я проснулся, в номере стояло кресло, а на нем сидел директор и чистил свое фамильное нелегальное ружье. Кресло тяжелое, из вестибюля, его сюда можно только притащить волоком. Увидев, что я проснулся он, кивнул мне и снова принялся разглядывать чистоту стволов, смотря через них в темнеющее окно. Генератор не шумел, заглушен. Он все переделал сам, дав мне хорошо отдохнуть. Хотя сам тоже ночь не спал. Я приподнялся на локтях, и спросил:
– Что мы будем делать сегодня?
– Мы ее выпустим.
– Выпустим??
Он, криво прищурившись, как от зубной боли и почесав мочку уха, положил ружье и уселся поудобнее, прямо уставившись на меня.
– Иногда, когда человек переживает большой стресс, большое потрясение перед смертью, он продолжает жить в этом моменте, возвращаясь оттуда, куда он ушел. Он не может уйти окончательно и упокоиться. Раз за разом переживая снова это потрясение. Страдает сам и мучает живых. Она погибла страшной смертью, ее не отпускает вот эта несправедливость. Она не может смириться с тем, что дверь ей никто не открыл, за ней никто не вернулся. Все уехали и никогда не вспомнили, что она осталась там и мучительно умирает. Может ей было очень плохо, может она горела. Кошмары в бреду, куда она проваливалась, были не страшнее ужасной реальности, когда она просыпалась. Все смешалось и стало последним в ее жизни кошмаром. И он продолжается, не отпускает.