Пробуждение. Кейт Шопен
отсутствие ханжества. Поначалу привычка свободно выражать мысли казалась миссис Понтелье непостижимой, хотя ее не слишком удивило, что в креольских женщинах эта черта сочетается с высокой добродетелью, причем подлинной и врожденной.
Никогда Эдне Понтелье не забыть, как мадам Ратиньоль рассказывала старому месье Фаривалю душераздирающую историю о своих accouchements[6], да еще во всех подробностях. Миссис Понтелье постепенно привыкала к таким маленьким потрясениям, однако ее щеки все равно предательски краснели. Ее появление не раз прерывало очередную курьезную историю, которой Роберт развлекал веселую компанию замужних дам.
По пансиону из рук в руки передавалась одна книга. Когда очередь дошла до миссис Понтелье, содержание ее глубоко поразило. Она считала, что такую книгу надо читать тайно, в одиночестве, хотя остальные ничуть не смущались – а вот миссис Понтелье, заслышав шаги, тотчас прятала книгу. Более того, произведение открыто критиковали и обсуждали за столом. Миссис Понтелье решила больше ничему не удивляться – в пансионе что ни день, то какая-нибудь странность.
Приятная собралась компания в тот летний день: мадам Ратиньоль увлеченно шила и частенько прерывалась, чтобы рассказать какую-нибудь историю или интересный случай, при этом взволнованно размахивала безупречными руками; Роберт и миссис Понтелье праздно сидели и время от времени обменивались словами, улыбками и взглядами, в которых читалось установившееся между ними доверие и camaraderie[7].
Весь минувший месяц Роберт следовал за миссис Понтелье, как тень. В этом не видели ничего удивительного. Когда миссис Понтелье приехала, многие даже предсказывали, что он посвятит себя новой гостье пансиона. Вот уже одиннадцать лет – то есть с пятнадцати – Роберт каждое лето на Гранд-Айл проводил в качестве верного спутника какой-нибудь мадам или мадемуазель. Иногда его внимание привлекала барышня или опять же вдова, но чаще всего – интересная замужняя женщина.
Два лета подряд он провел в лучах присутствия мадемуазель Дювинь. Увы, к третьему лету она умерла – тогда Роберт притворился безутешным и пал ниц перед мадам Ратиньоль в надежде на крохи ее сочувствия и утешения.
Миссис Понтелье с удовольствием любовалась своей прекрасной соседкой, как любуются безгрешной Мадонной.
– Знали бы люди, какая жестокость кроется за этой прелестной оболочкой! – заметил Роберт. – Понимала ведь, как я ее обожал, и позволяла мне! Вечно «Роберт, поди сюда», «Роберт, уйди», «встань, сядь, сделай то, сделай сё», «проверь, спит ли ребенок», «принеси, пожалуйста, наперсток – я его положила бог знает куда», да «почитай мне Доде, пока я шью».
– Par exemple![8] Мне и просить не приходилось. Ты сам вертелся под ногами, как надоедливый кот.
– Скорее, как преданный пес! А стоило только Ратиньолю появиться на горизонте, так я у вас и правда превращался в пса. Passez! Adieu! Allez vous-en![9]
– Может, я боялась, что Альфонс приревнует, –
Роды
Товарищество
Скажите пожалуйста!
Идите себе! Прощайте! Убирайтесь!