Жизнь Гегеля. Книга первая. Карл Розенкранц
в Галле, – а через несколько недель он сам скончался от болезни. В январе 1832 года, когда я тоже заболел холерой до смерти, мне иногда приходила в голову ироничная мысль, что я был слишком верным учеником Гегеля.
В Михайлов день 1833 года я переехал из Галле в Кенигсберг и, таким образом, был удален от более «живого» общения с немецкими гегельянцами. Сто миль пространства между двумя странами – прекрасное средство превратить личные отношения в мифические. Как мы, кенигсбержцы, в Германии больше не существуем как идея, к которой обращаются, так и Германия становится для нас идеальным объектом. Такая ситуация может показаться пагубной для биографии, локальным объектом которой является, по сути, Германия. Но я считаю, что она также несет в себе преимущество беспристрастной критики. Историография требует наибольшего знакомства с содержанием, но также и определенной независимости от него, которая может быть очень сильно «стерта» внешним «Jfolirirung». В этой интерпретации и заключается особенность моей лиэровской позиции. Сам Гегель выразил тонкую концепцию биографии таким образом, что он объявляет специальности, микроскопические тонкости, знание которых может дать интимный, ежедневный и длительный контакт, подчиненными, говоря: «Интерес биографии, кажется, прямо противоположен общей цели», о которой она сама имеет историческую расу в качестве фона, с которым связан индивид; даже субъективно оригинальное, юмористическое и т. д. играет роль в этих специальностях. Даже субъективно оригинальное, юмористическое и т.д. отсылает к этому содержанию и тем самым повышает его интерес; но чисто эмоциональное имеет иную почву и интерес, чем история».
Однако мое местное положение не только сделало мои литературные отношения, так сказать, незатронутыми, но и поместило меня в культурный круг, в котором общие принципы кантовской и гербартианской философии преобладают с большей силой и в более широком масштабе, чем где бы то ни было. Это обстоятельство сразу же заставило меня, более чем других, изучить отношение этих философий к гегелевской. Полемика Гегеля против Канта имеет не только негативный смысл опровержения, разрушения философии Канта, как это часто принято считать, но и позитивный смысл ее выветривания и завершения. Я уже видел эту внутреннюю связь между Кантом и Гегелем в моей «Истории философии Канта» и должен обратиться к ней здесь. В биографии я обсуждал отношения Шеллинга и Гегеля только с точки зрения Гегеля. В своей монографии о Шеллинге я показал, как это представляется со стороны Шеллинга, и поэтому могу сделать предположение и здесь. То, что жизнь Гегеля была написана здесь, в Кенигсберге, под взглядом бессмертного человека Канта, вряд ли является простым совпадением. Кенигсберг – это не только географический перекресток для природы, но и исторический перекресток для духа.
Что касается научной критики самого Гегеля, то я воздержался от всех подробностей, поскольку биография больше касалась общего образа Гегеля, а более детальное рассмотрение отдельных