На все случаи смерти. Александра Тонкс
её большим синим заключением в плену. И поскольку времени здесь не существует, у заключения может не быть конца.
«И, делая выбор, помни: каждая душа, спасённая от несправедливого наказания, это заслуга Эгиды», ― авторитетно подвёл итог Дьяконов. Ещё немного его изображение оставалось с ними, не спеша исчезать. Он старался проследить за тем, чтобы слова его закрепились в слушателях. И теперь, когда в последнее мгновение он наконец перестал улыбаться, это произвело куда большее впечатление, чем весь рекламный ролик с улыбкой.
– Ты всё ещё хочешь взглянуть на прежнюю меня? ― нерешительно осведомилась Маковецкая.
– Конечно! Что за вопрос? ― встряхнулась Вася, пристально следя за тем, как та нажимает заветную большую кнопку. И вернувшийся к их экрану полумрак поглотил вопросы в её рассудке.
Янтарный свет излучает маленькое цветочное бра: одна из немногих вещей в зале, находящаяся на своём месте. Когда глаза привыкают к пятнистой темноте, легко рассмотреть беспорядок помещения «незаконченного», но уже пригодного к жизни. Бра светит там, где, по очевидному замыслу, должен располагаться диван или кресло, но на этом месте пока царствует матрас, а перед ним прямо на полу молча стоит телевизор.
― Пусти, мне надо помыть посуду и позвонить папе.
По левую сторону от матраса ― дуэт испачканных тарелок в сопровождении вилок. А на самом матрасе ― влюблённая пара, мало обеспокоенная всей неразберихой, посреди которой они оказались. Поцелуи заботят их куда больше, будто с каждым прикосновением губ они получают то, чего ждали всю жизнь.
― Успеется завтра, ― отнекивается парень.
В таком свете различия меж цветами их кожи неуловимы, но в них узнаются более юные бармен и девушка. Татуировок на нём меньше, и длины волос для полноценного хвоста недостаёт. Сейчас он так заразительно счастлив и томится в соусе завидного блаженства. Но у Майи, которая обнимает его, есть силы сопротивляться:
― Я же обещала!
― Посуде? Она простит тебя, крошка.
― Камиль, я серьёзно, ― её руки упираются в его грудь. ― Не хочу, чтобы отец опять расстроился и сказал, что я о нём не забочусь.
― Всё как раз наоборот. Ты всегда слишком о нём заботишься, и он к этому привык.
Кольцо его рук размыкается, купол эйфории рушится, и хочется срочно помочь ему восстановиться. Майя огорчена, но чем ― своей строгостью или его уступчивостью? Бармен отодвигается на свою половину матраса, ни в чём ей не препятствуя, и лицо убедительно пародирует отчуждённость, в которую ей страшно верить. Она нежно берёт его лицо в ладони, вынуждает смотреть на неё и пытается вернуть любимую улыбку. Сейчас в этой безграничной близости она ведёт себя с ним увереннее, чем спустя время в баре, где они будут флиртовать. Сейчас нет никаких сомнений в том, как он жаден до неё.
― Всего десять минут. И чем раньше они начнутся, тем скорее мы будем вместе снова.
― Неужели он не разберётся