На все случаи смерти. Александра Тонкс
на него, хотя все девочки только о нём и шептались первые две недели. Он был мил со всеми, но без откровенного флирта. По какой-то причине он выбрал меня.
– Потом вы ушли из кафе, а он остался барменом?
– Я всегда считала, что ему нужно было поступить так же. «Капулетти» медленно выдыхалось. Они даже закрыли подвал и перенесли бар на первый этаж ― ты видела это в первом воспоминании. Тогда туда приходили только те, кто уже просто был привязан к кафе, как мы. Но Камиль упорно не желал покидать тонущее судно. Он говорил, что не хочет стоять за стойкой в другом месте.
– Он видел себя только барменом?
– Он всеми силами пытался задержать молодость. Даже остановить её. Вечная музыка. Вечное любимое кафе. Вечная съёмная квартира.
– Должно быть, вам хотелось другого…
По теням на её лице Вася поняла, что невольно задела нужную струну. И золото в глазах Майи стало тусклее, она ненадолго погасла, но не стала от этого менее эффектной.
– У нас были разные цели и желания, но после двенадцати лет вместе я никого другого не могла бы увидеть на его месте. Ты сама уже знаешь, мне не был нужен кто-то другой. Я не утягивала его в ЗАГС. Я просто хотела, чтобы у меня ― у нас был ребёнок. А он боялся.
– Боялся стать отцом? Потому что это не вписывается в вечную молодость?
– Из-за меня. Он боялся того, что я стану матерью.
– Я знаю, что это не моё дело, но я не понимаю… ― возмущение поднималось в Васе, как волна цунами. ― Он ведь знал вас, он сам сказал: в вас бьётся два сердца. При вашей способности заботиться вы не могли бы стать матерью, заслуживающей упрёки.
– Спасибо тебе за доброту, ― смягчилась Майя и согрела её грустной улыбкой. ― Но он боялся не за ребёнка, а за себя.
Ни одна из тех фраз, что приходили в голову Васе, не могла бы передать вежливо то, что хотелось ей сказать. И, вероятно, в присутствии Степана это могло вырваться из неё, ведь она знала, что её не осудят. А Майя ― полюс противоположный, сама корректность. Не поэтому ли ей не импонирует Эгида, к которой она отчего-то не присоединилась?
– Знаешь, я молчу точно не из-за того, что всё поняла, ― объяснила она, не заметив, как спрыгнула с дистанции «вы».
– Знаю. Не уверена, что я и сейчас до конца понимаю.
Если у неба бывает истерика, выглядит она именно так. Дождь с ветром уже который час в конфликте, и капли барабанят по стеклу закодированные сигналы тревоги.
Но если бы светило солнце, было бы ещё тяжелее. Хорошая погода в тот момент, когда твой мир рушится, это пощёчина ― намёк на то, что в остальных уголках вселенной и без тебя мир и покой.
― Что же будет теперь?
В выплаканном хрипе гордую Майю Маковецкую не узнать. Кажется, она вот-вот потеряет равновесие, и держит её только спинка дивана, за которую она держится. Наконец-то у неё длинные белые волосы, достойные восхищения, но это не утешает. У неё болит голова: с ней это часто бывает во время дождя,