Письма из заключения (1970–1972). Илья Габай
Илья.
Юлию Киму
10.11.70
Ну, наконец-то и твой голос, Юлий Алексеич[56], дошел досюдова. Долгонько ты раскачивался, старина, или время так тянулось? У моего любимого Т. Манна есть пространные объяснения по поводу временных измерений, но их так просто не выскажешь. Я вот в свое время высказал твоей жене всякие мудрости по поводу христианства – и наказан за апломб. Письмо, как я понял, пока не дошло; а ведь там еще и записка Тане Хромовой.
Что тебе ответить на твои пытливые вопросы, друг мой? Снега-то, известное дело, есть, и будут полютее; но ведь мы и раньше догадывались, что здесь не субтропики, и изменить чего-нибудь никак не можем.
Вы за меня не беспокойтесь – хотя бы потому, что помочь ничем не можете, да и не надо, только расстраиваетесь и воображаете лишнее. Позаботься, Юлик, о тех, кому можно помочь: о себе, о близких своя, о Вите[57] и Наде, по поводу которых душа у меня ноет маленько, о Пете[58] (если бы его решение было твердое!), – о всех.
Я не очень уловил связь Красиных со Средиземным морем. И каких Красиных – тоже.
Надеюсь во всяком случае, что это не симптом предстоящей вечной разлуки. Я получил недавно от них письмо, и там ничто не дышит этим.
Юлик, ты бы прислал мне тексты своих песен. Хочется как-то хоть издалека войти в атмосферу. Правду сказать, настроеньице у меня так себе; не из-за снегов – снега я, как тебе уже докладывал, вполне ожидал, здесь можно утешить себя тем, что 120–130 дней – не вечность же, папанинцам да челюскинцам было хуже, не говоря уж о Зиганшине[59]. Просто полоса мрачноватого состояния души; это ведь бывает и на воле тоже.
Люди мне пишут, и к стыду твоему могу тебе сообщить московские новости: Марк работает в переводах и западноевропейской критике; уверен, что хорошо работает: он умен и ответственен, совестлив. Леня изучает итальянский язык, уверен, что хорошо изучает: он прилежен, добросовестен и способен. Словом, всюду жизнь, и это – совершенно по правде – и хорошо. Хоть маленькая информация о житье-бытье людей – это и есть преимущество ИТУ[60] перед тюрьмой: там время сгущенно и кажется: свистни в соседнюю камеру – отзовется кто-то из близких. Тоже такие мысли не располагают к игривым шуткам. Стало быть, у меня и наказ такой: живите, братцы, по возможности беспечальнее, так всем лучше. А в совести вашей и конечной правильности всех шагов – кто же усомнится?
Я надеюсь, что все не пишущие мне вообще или давно благополучны: что Сарра Лазаревна[61] вышла из госпиталя, что у Пети нет кризов, что вполне здоровы Валя[62], Нина Валентиновна[63], а Алина успешно дошла до диссертации.
Вот еще Ирке учиться бы – и на мои полоумные нервы пролилась бы пинта живительной воды. Пиши мне, не очень считаясь с ответами: я исправен, во-первых, а во-вторых, если по совести, то и времени
Юлий Черсанович Ким в ту пору иногда представлялся публике как Юлий Алексеевич. По цензурным соображениям он пользовался тогда псевдонимом Михайлов.
Виктор Красин – экономист, правозащитник, политзаключенный.
Петр Якир (1923–1982) – сын репрессированного командарма И.Э. Якира, историк, политзаключеннный, правозащитник, тесть Юлия Кима.
Асхат Зиганшин – один из четырех советских военнослужащих, унесенных в 1960 году бурей на барже в Тихий океан и голодавших в течение 49 дней. Были спасены американскими моряками. История сразу стала всемирно известной.
ИТУ – исправительно-трудовое учреждение, лагерь.
Сарра Лазаревна Якир (1900–1971) – вдова командарма Ионы Якира, мать Петра Якира.
Валя (В.И. Савенкова, 1924–1982) – жена Петра Якира.
Нина Валентиновна Всесвятская (1907–1974) – педагог, мать Юлия Кима.