Время умирать. Рязань, год 1237. Николай Баранов
фигурку. Темноту здесь, в теремном переходе, разгоняли редкие масляные светочи, потому он не сразу узнал княжну Евпраксию. С усилием проглотив толком не прожеванный кусок, боярин склонился в поклоне. Шорох одежды, приятный цветочно-травяной запах. Княжна остановилась рядом с ним. Ратислав выпрямился и с плохо скрытым обожанием глянул в лицо Евпраксии. Лицо необычное и непривычное для здешних мест. Смугловатое, с черными без всякой сурьмы бровями, длинными черными же ресницами, огромными, словно сошедшими с иконы Богородицы, карими глазами, тонким, с легкой горбинкой носом, яркими пухлыми губами.
– Вечер добрый, Ратьша, – тихим, нежным голосом поздоровалась княжна. – И тебя на совет призвали?
После двух лет жизни в Рязани племянница ромейского кесаря говорила по-русски почти правильно, только иногда чуть коверкая слова и необычно строя речь. Относилась к Ратиславу княжна всегда тепло: ведь это он два года тому назад сопровождал князя Федора, сына Юрия Ингоревича, сватать ее. Путь был немалый. Посольство добралось аж до Трапезунда, столицы осколка некогда великой империи ромеев, разгромленной три десятка лет назад братьями по вере, идущими в бой с именем Христа.
Трапезундские императоры не думали сдаваться, копили силы, искали союзников среди соседей, не потеряв надежду вернуть былое величие. Именно в поисках союзников они и начали переговоры с князьями южных русских княжеств, завершившиеся сватовством и женитьбой наследника Юрия Ингоревича Рязанского на родной племяннице императора.
Юрию Ингоревичу женитьба сына на невесте из царского рода казалась выгодной. Какой-то помощи от ромеев, закопавшихся в своих непростых делах, он не ждал. Такая невестка нужна была для придания старшему сыну большего влияния: рязанский князь собирался порушить лествичное право наследования, сложившееся на Руси со времен старых киевских князей, и передать стол старшему сыну. Нравилось это не всем, особенно брату великого князя Роману Ингоревичу, который по лествичному праву должен был наследовать рязанский стол в случае смерти ныне правящего Юрия Ингоревича.
– И тебе доброго вечера, княжна Евпраксия, – сдерживая волнение, ответил на приветствие Ратьша. – Как здоровье? Как сын?
– Хорошо все. И Иванушка здоров, слава Иисусу, – сказала княжна. – Слышала, совет собрал батюшка. Случилось что?
Сердце боярина екнуло от жалости, столько тревоги и надежды на хорошие вести прозвучало в голосе молодой, едва за восемнадцать весен гречанки. Для себя Ратислав давно понял, что влюблен в жену будущего великого князя. Влюблен с тех пор, как увидел ее в первый раз в Трапезунде, на смотринах. Влюблен безнадежно, ведь Федор, кроме всего прочего, был его близким другом и побратимом. Потому Ратьша тщательно скрывал свое неуместное чувство. В последний год, после знакомства с муромской невестой, стало чуть легче. Но стоило только вот так, лицом к лицу встретиться с Евпраксией, и сердце начинало частить, щеки пылали, голос пресекался.
– Не знаю, княжна, – кашлянув, ответил он смотрящей