Нерон. Родовое проклятие. Маргарет Джордж
твоем месте я бы сомневался в правдивости этих слухов, – однажды прошептал мне на ухо Парис. – Клавдий гораздо умнее, чем может показаться со стороны. – Тут я растерянно заморгал, и Парис объяснил свою мысль: – Если Клавдия и обнаружили случайно, то только потому, что он сам все так устроил.
У меня холодок пробежал по спине. Получалось, даже благожелательность и очевидная слабость Клавдия были его маской?
– Ты хочешь сказать, что он… он сам все это организовал?
– Не обязательно, – пожал плечами Парис. – Но если он знал о готовящемся убийстве племянника, то точно постарался извлечь из него выгоду.
– Что сделали с Калигулой?
– Его тело поскорее сожгли, а прах захоронили в неглубокой могиле в Ламианских садах. Говорят, его дух еще кричит там по ночам.
Клавдий начал ходить в пурпурных одеждах и к данному при рождении имени добавил Цезарь Август. В начале лета Мессалина пригласила своих родственников, тогда мы впервые и вошли во дворец. Я надеялся, переступив его порог, избавиться от страхов и ночных кошмаров: мне снилось, что призрак Калигулы входит в мою комнату и никак не исчезает. Я надеялся, что новый император не будет меня преследовать, а, наоборот, станет защищать.
Мои воспоминания о тех временах по большей части разрозненные, как кусочки мозаики. Карета медленно везет нас в Рим… Въезжаем в город… Дома стоят вплотную друг к другу, некоторые из красного кирпича, некоторые из белого мрамора… Меня пересаживают в паланкин, тот всю дорогу раскачивается… Подъем по холму становится круче, меня откидывает назад… Потом – зеленые сады на плоской вершине холма… В подножии холма множество домов…
– Все это построил Тиберий, – сказала тетя. – Божественный Август жил в простом небольшом доме, сорок лет кряду спал в маленькой спальне на низкой кровати, укрываясь тонким покрывалом, и его это устраивало.
Мне показалось, что в голосе тети прозвучали нотки недовольства образом жизни, который выбрали для себя наследники Августа. А если так, исчезнут ли они, когда появится Мессалина и пригласит нас войти во дворец?
Мессалина изменилась. Теперь она носила шелка и в ее волосы были вплетены золотые и жемчужные нити.
– Моя дорогая матушка. – Она поцеловала тетю в щеку, но не по-родственному, а формально; потом долго молча смотрела на Силана и наконец сказала: – Силан, я очень рада принять вас у себя.
Она наклонилась ко мне:
– Луций.
Я не почувствовал и капли тепла, которое она источала на вилле тети. Мессалина как будто заново меня оценивала.
– Не стоит тебе носить зеленый, он тебе не идет, – заметила она.
– И какой же цвет мне стоит носить, моя госпожа?
Мессалина прищурилась и как будто задумалась.
– Красный, может быть. Золотой. Но определенно не пурпурный.
Даже я понял, что именно она хотела сказать: «Знай свое место и не вздумай лезть выше».
В первом зале