Отражения нашего дома. Диба Заргарпур
она то же самое, но не успеваю. Происходит нечто очень странное. Она осторожно берет ленточку в руки и улыбается мне.
Настоящей, абсолютно разумной улыбкой.
– Это я? – спрашивает она на своем певучем фарси.
Ее рука дрожит, но она тянется и берет альбом в обе руки. Ее лицо озаряется светом, и она говорит – ровно и уверенно, впервые за долгое время, даже не помню насколько. У меня язык прилипает к гортани.
– У нас был огромный магазин, такой же, как у моего отца. – Она прищуривается и смотрит на меня. – Абдулазиз. Так его звали.
Мне столько всего хочется сказать ей. «Я этого никогда не знала», и «Как я рада, что ты мне рассказываешь», и «Разве ты это помнишь?» Но вместо этого я лишь судорожно сглатываю. Киваю. И говорю:
– Балле, биби-джан.
«Да, дорогая моя бабушка».
Она вздыхает. Пальцы замирают на снимке, где они с баба-джаном позируют рядом с парадной вывеской на открытии магазина «Свежий старт». На биби-джан красивый брючный костюм с широкими подплечниками и обувь на низком каблуке.
– Знаешь, Сара-джан, у меня двенадцать детей.
Я хмурю лоб.
– Двенадцать? Ты, наверное, хочешь сказать «одиннадцать», биби-джан. Десять девочек и…
– Один мальчик и одиннадцать девочек. – Она начинает перечислять, загибая пальцы. – Фарзана, Фироза, Гульнур, Афсун… – Она колеблется. – М-малюда… Фироза. – Между бровями пролегает тоненькая морщинка, биби-джан смотрит на свои дрожащие пальцы и начинает заново: – Фарзана, Фироза, Гу…
Я беру ее руки в свои и крепко держу. На собственных пальцах заканчиваю то, чего не смогла она, и мы перечисляем вместе:
– Зелайха, Зенат, Наргиз, Моджган и Назанин.
Десять дочерей. Всех упомянули. Мне бы хотелось растянуть для нее этот миг, чтобы он остался в ее сердце, как навсегда останется в моем. Жаль, это не так-то просто.
Биби кладет мне голову на плечо, мы сидим в молчании. Ее озаренное лицо тускнеет. Глаза окутываются знакомой мутной пеленой, и она спрашивает:
– Что я здесь делаю? Что тут за беспорядок?
– Биби-джан, давай-ка уложим тебя обратно в постель.
Я помогаю ей встать, смотрю на ее пустые руки. Она, пошатываясь, бредет к кровати. Ирина все так же похрапывает. Я встаю на четвереньки и собираю рассыпанные альбомы. Ищу сине-золотую полоску. Ее нигде не видно. Может быть, биби сунула ее в карман, а я не заметила?
Откладываю последний альбом, и оттуда выпадает снимок. Сильно помятый, сложенный в несколько раз – обычно бабушка так не делает.
Разворачиваю и, ахнув, отшатываюсь. Снимок падает лицом вверх.
На нем та женщина в доме.
В том же самом платье и ожерелье.
Золотая цепочка с сапфирами.
Ожерелье биби-джан.
И она – в том доме.
Это и вправду биби, осознаю я без тени сомнения.
Не могу отвести глаз от ее лица. Она стоит, позируя, а во взгляде сквозит печаль,