Фол последней надежды. Юля Артеева
тут же с готовностью включается:
– Ой, вообще все прекрасно. Сегодня была съемка новой коллекции, мы первый раз работали с фотографом такого уровня, ой, ты бы его видел!
Татьяна Николаевна воодушевленно рассказывает, а я смотрю на Ваню. Наблюдаю, как его аккуратные темно-русые брови стремятся друг к другу, образуя сердитую складку. Он уставился в тарелку, и я безнаказанно могу сползти взглядом на его прямой нос, минуя едва-едва заметную горбинку. И на свою любимую родинку над верхней губой, которая чуть тоньше нижней, но зато так красиво изогнута. Господи, как бы мне хотелось просто прикоснуться, просто немного потрогать все, что я изучала украдкой все эти годы. Ощутив, как тоскливо сжимается моя грудная клетка, я вдруг пугаюсь, что смотрю на Ваню слишком долго.
Торопливо опускаю взгляд и пытаюсь уловить, о чем говорят за столом. Хватаю за хвост последнюю фразу и включаюсь со свойственным мне азартом. Я это умею, я в этом профи. Но кто бы знал, как мне в этот момент больно.
– Проснулась, принцесса? – насмешливо интересуется брат, остановившись в дверях нашей спальни.
На нем только домашние шорты, волосы влажные после душа, а я смотрю на него и пытаюсь понять, каким образом он поднялся раньше меня, еще и успел помыться.
– Сегодня какое-то краснокнижное животное померло? – выдаю хрипло, натягивая одеяло на лицо.
– Чего?
– Того. Ты чего подорвался так рано?
– Так это не я. Это ты проспала.
Я резко сажусь в постели и шарю вокруг руками в поисках телефона. Проспала?! А собраться? А накраситься? У нас с Громовым сегодня два урока в соседних кабинетах, как я буду выглядеть?
Ору:
– Бо, ты издеваешься?! Ты не мог меня разбудить?
А когда наконец нахожу смартфон, вижу, что мой будильник еще даже не успел прозвонить. Впиваюсь ненавидящим взглядом в брата.
Он приподнимает брови:
– А, ты не проспала? Значит, я что-то перепутал.
– Ты идиот.
– Не рычи, Энж. Бессонница мучила, встал в шесть, пошел купаться.
Поднимаюсь с постели и злобно ворчу:
– Бессонница его мучила. Ты что, блин, поэт?
– Ага. Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно. Устраивают такие стихи?
– Иди ты, – бросаю через плечо, направляясь в ванную.
Хлопаю дверью и смотрю на себя в зеркало. Поправляю взлохмаченные светлые волосы, выпячиваю вперед губы. Верхняя тоньше нижней, почти как у Громова. Но в его случае об этом знаю только я, потому что слишком пристально его разглядываю, а у меня это очень заметно. Когда будет можно, я обязательно ее накачаю у косметолога, а пока приходится просто подкрашивать чуть выше контура. Трогаю пальцем нос. Он кажется достаточно аккуратным. Да и вообще я симпатичная, разве нет? Почему же я тогда ему не нравлюсь?
По привычке торможу эти мысли. Ни к чему хорошему я обычно в финале не прихожу. По утрам – тем более.
Принимаю душ, сушу волосы, вытягивая их круглой расческой, а сверху прохожусь утюжком. Вот бы купить крутой фен, который сразу укладывает, и чтобы можно было делать локоны. Но он, конечно, слишком дорого