Благодать и стойкость. Путешествие сквозь жизнь и за ее пределы. Кен Уилбер
Вот его имя. Его офис находится рядом с окружной больницей Марин.
Мало беспокоясь обо всем этом – в конце концов, это просто необходимые меры предосторожности, – на следующий день я оказалась в кабинете хирурга. Он тщательно исследовал узелок и мою грудь. Попросил меня поднять руку над головой и напрячь мышцы, потом упереться руками в колени, разведя локти, и снова напрячь мышцы. Тогда я еще не знала, что так можно понять, злокачественная опухоль или нет. Если да, то на коже над узелком часто появляются небольшие морщины. Поскольку с моей кожей ничего такого не произошло, а узелок не был ни к чему прикреплен, врач тоже пришел к заключению, что это всего лишь киста. Потом он попытался «продуть» уплотнение. Вообще он говорил очень уверенно. Для этой процедуры берется длинная игла; если узелок – киста, наполненная жидкостью, то та вытекает через эту иглу, и – вуаля! – через несколько секунд никакого узелка нет. Но когда он попытался сделать это с моим узелком, игла наткнулась на что-то твердое. Доктор был озадачен, даже слегка ошарашен. «Ого, – сказал он, – должно быть, это все-таки фиброаденома, внутренняя опухоль». Он посоветовал удалить ее и тоже счел, что вполне можно подождать три недели, пока пройдет наш медовый месяц, он же – рождественское путешествие. И вот я вышла из его кабинета, на груди у меня был кровоподтек, и узелок все еще оставался внутри.
Так все и решилось. Доктора были уверены, что беспокоиться из-за узелка не надо, хотя и советовали удалить его, – и в конце концов все перестали волноваться. Кроме Сью, матери Трейи.
Мать настаивала. Она хотела, чтобы меня еще осмотрел хирург-онколог, специализирующийся на раковых заболеваниях. И это при том, что через четыре дня мы отправлялись в свадебное путешествие, а перед этим мне надо было сдать два последних экзамена. Сначала я сопротивлялась, а потом нехотя согласилась. В конце концов, она знала, о чем говорит. Ведь именно она, моя мама, пятнадцать лет назад потрясла и напугала всю семью, когда стало известно, что у нее рак кишечника.
Я хорошо помню кромешный ужас и смятение тех дней, когда произошло то открытие и маму положили на операцию; это было тем летом, когда я окончила колледж. Я хорошо помню, как мы все были потрясены, ошарашены и в каком-то смысле невменяемы, когда с остекленевшими глазами блуждали по огромному комплексу Онкологического центра доктора Андерсона в Хьюстоне. Я хорошо помню маму, лежащую на больничной койке в окружении трубок, которые к чему только не были подсоединены. Все это вспоминается мне сейчас как в тумане: домашняя суета, ощущение неуверенности, перелет в Хьюстон и дорога к центру Андерсона, гостиничный номер; любимый папа, шагающий взад-вперед по комнате, по парковочной площадке, по больничным помещениям. Он пытается заботиться о маме, он сам охвачен паникой, распоряжается, принимает решения. Вообще-то мне кажется, что по-настоящему я не испытывала потрясения, не понимала серьезности происходящего. Эти события я пережила