Не сгорит эта сталь. Александр Анфилов
чистейшей водой. Город, у которого, верите ли нет, вообще нету ни стен, ни оборонительных башен. «Хм, поди, брешут». Чудное у него название, кстати, не то Амбар, не то Хлев.
«Сарай! – вспомнил воин, тут же мысленно укорив себя за такое невежество; пятидесятнику, кем он является, такое легкомыслие не по стати. – Да, Сарай-Берке, по имени хана Берке, одного из правителей».
Юго-Западный край в веках оставался самой спорной территорией Княжества, на которую чаще других посягали и западные, и южные полководцы, но сегодня, согласно Вышеградскому договору, именно так лежали границы между соседями. Этот маленький приток реки Родная, даже не имеющий собственного имени, сегодня представлял границу между миром и войной.
– Докладываю! – отсалютовал подоспевший солдат.
Пятидесятник, удерживая железные рукавицы под мышкой, обернулся на подошедшего и сразу отметил неряшливый вид подчиненного: трухлявые лапти, нестираные штаны, затасканный летний холщовый охабень. Разве что борода чиста и расчесана, а толстые усы еще и торчат кверху, аки крылья.
«Ладно, – усмехнувшись, подумал пятидесятник, – за такие усищи спускаю неряшливый вид».
В одной руке солдат держал круглый щит, в другой – бердыш. Уютно окая, он доложил:
– Лукари, значит, косулю шмакнули, а еще в силок угодил вепрь, токмо борзый до жути, еле умолотили хряка. Свежевать-то здесь, буди?
– Нет необходимости, – покачал головой пятидесятник, придержав узду встрепенувшегося коня. – Соорудите носилки, чтобы унести туши в крепость, там повара с них побольше смогут добыть, – проговорил он совершенно без акцента.
Солдат салютнул и убежал донести распоряжения остальным.
Над рекой вновь пробежал ветерок, взъерошив гладкую как стекло поверхность. Офицер, потянув коня под узду, зашагал к солдатам.
Это Тим Шато в должности первого помощника пятисотого воеводы Явда́та распорядителя твердыни Серый Камень. Тим в свои двадцать пять уже пребывал в достойном звании пятидесятника. Такой чин вкупе с назначением на должность помощника командира приграничной крепости и аж пятисотого воеводы многим виделись как неприкрытое кумовство. Однако такое суждение было ошибочным, ибо ребенок, выросший в сиротском церковном приюте далеко-далеко на западе, и на своей-то родине не имел никаких высоких знакомств, а уж на эти земли и вовсе пришел голяком. Голубоглазый, русоволосый, он легко смешался с местными.
При крещении, небогатой выдумкой тамошнего церковного настоятеля, мальчишка был наречен Тимофе́ос – «почитающий Бога». Но сложное имя почти сразу обстриглось в Тим.
А с родовым именем вовсе глупо получилось. От рождения у сироты, понятное дело, никакого родового имени и не было. Церковный приют располагался в селе, которое звали Шато де Ревель, но чаще все говорили просто «Шато». И в день вступления Тима в возраст, в четырнадцать лет, остановилась в этом селе контора ганзейских кнехтов. Это такие наемники, что стерегут обозы торговцев из Ганзы, северо-восточного