Записки посторонних людей (I). Виталий В. Черняев
с Шофером и выпитое спиртное взбудоражили меня и даже подняли настроение. Во мне опять проснулось любопытство ко всему новому, что сегодня находилось вокруг меня. Пропускной пункт размещался в одном здании со службой горюче-смазочных материалов и бухгалтерией. Входная дверь с улицы вела в небольшой коридорчик, где располагались с одной стороны помещение сторожки, с другой – помещения служб. Воспользовавшись ключами, висевшими в сторожке, я прошелся по соседним комнатам. Удовлетворяя свою детскую страсть, я искал любые признаки интимной жизни тех людей, которые здесь обитали днем. Любовные открытки, пакетики из-под презервативов, флакончики парфюмерии, сточенные тюбики губной помады, лекарственные средства, старая стоптанная обувь, любое из чего-то интимного, что несло бы в себе секретные человеческие запахи. Я выдвигал полки столов, залезал на пыльные антресоли, но всюду находил только обломки канцелярских карандашей, пустые стержни из-под шариковых ручек, ржавые скрепки, кнопки, пустые или заполненные бухгалтерские бланки, и ничего из того, что говорило хотя бы о половой принадлежности людей, которых всем этим пользуются.
Мне не поддался только полированный под красное дерево шкаф, закрытый на ключ. Взламывать его я не отважился, поскольку не знал смогу ли восстановить замок или просто закрыть шкаф обратно. В этой игре для меня существовало одно неукоснительное правило – моя собственная тайная жизнь должна была остаться никому неизвестной. Самым значительным, что смогло привлечь мое внимание, были электрическая печатная машинка «Ятрань» и пожелтевший от дурной воды графин с надетым на его горлышко граненым стаканом. Чтобы утолить законно появившуюся после выпитого спиртного сухость во рту я выпил из графина немного воды. Но ее тухлый хлорированный вкус сразу же вызвал у меня изжогу. От отвращения я сплюнул на пол и даже не стал растирать плевок по грязному полу. Я как-то вдруг осознал, что, оказывается, у меня не было нужды прятать здесь собственные следы: мир этой комнаты был холоден, материален и равнодушен к моему пребыванию в нём. Я был здесь даже не чужим, я был просто ненужным, посторонним существом. И в не моих желаниях и силах было изменить что-то. Окружающему это было не нужно, равно как не было нужно и мне.
Я бросился к телефону и позвонил домой, спасаясь от лихорадочного озноба, охватившего меня вдруг. Но сонная Лёля несколько раздраженным голосом сказала, что хочет спать и, на всякий случай запомнив мой рабочий телефон, попросила перезвонить утром. Она всегда отличалась хорошей математической памятью.
И в этот момент во мне пробудилось какое-то далёкое, забытое чувство. Не просто чувство тоски и одиночества, и может быть вообще не просто чувство или ощущение, пусть и знакомое мне в детстве, когда я прятался под одеялом от тайн, скрываемых темнотой, и рос в постоянной игре в жмурки с ночными шорохами и тенями. Это было нечто большее, чем может вместить в себя одно слово. Может быть другой человек, может быть иное живое существо, не имеющее формы, образа и даже определённого