Под теми же звездами. Андрей Ренников
подобные новости и обласкает, но сейчас же, немедля, отправится с ним покупать обещанный паровоз. Так сидел он молча, подумывая о том, не сообщить ли дяде, пока не поздно, что всё сказанное им – выдумка, – но боязнь навлечь на себя еще больший гнев Коренева удерживала его от признанья. В это время в передней раздался звонок – и в гостиную через минуту заглянула голова Нины Алексеевны.
– Нина! – радостно воскликнул Петя, воспользовавшись удобным случаем улизнуть из гостиной в переднюю. – Нина, Николай Андреевич тебя ждет!
И Петя стремительно выбежал в коридор, а оттуда направился в свою комнату. Между тем Нина Алексеевна уже сняла шляпу и шубу и, поправив прическу, вошла в гостиную.
– Здравствуйте, – сдержанно сказала она, холодно подавая руку Кореневу. – Вы меня, кажется, ждали?
Коренев усмехнулся презрительной улыбкой.
– Да, я ждал. Я хотел вам сказать…
– Николай Андреевич, – спокойно проговорила Нина Алексеевна, не глядя на Коренева и направляя взор в сторону, – мы не будем больше ни о чем говорить. Я решила, что мы не должны больше видеться с вами.
– А? Что? – удивленно пробормотал Коренев, сначала побледнев от неожиданности, и затем сразу покраснев от охватившего его раздражения. – Не будем? Что же, прекрасно! Это у вас, наверно, совесть заговорила? – с ехидной усмешкой добавил он.
– Совесть? – подняла брови Нина Алексеевна, спокойно посмотрев на Коренева, – я во всех поступках всегда считаюсь с совестью.
– Ага, гм… – продолжал загадочно усмехаться Коренев. – Это, конечно, вам лучше знать. Только, знаете, совесть такая странная и капризная вещь, – добавил он многозначительно; – одному совесть говорит одно, другому другое. У одного совесть противится всякому пустяку, а у другого совесть, наоборот, молчит даже в тех случаях, когда он уверяет в любви одного, а проводит ночи и целуется с другим. Хе-хе… Странная совесть!
Нина Алексеевна слегка нахмурилась и снова строго посмотрела на Коренева.
– Вы к чему это говорите? – спросила она.
– Да так. Хе-хе… Вы как, например, смотрите на то… если бы вы, как бы сказать… считались невестой одного и в то же время принимали потихоньку ночью своих старых любовников? А затем…
Нина Алексеевна вскочила с кресла и, откинув назад голову, проговорила, слегка задыхаясь:
– Что за гнусности? Что за слова и тон? Уходите сейчас, слышите? Уходите! Я не могу больше вас видеть. Уйдите, я вам говорю!
Последние слова она уже говорила громко, резко, почти крича. Коренев, не расставаясь со своей презрительно-загадочной улыбкой на лице, весь съежившись, боком прошел в коридор, молча оделся и стал открывать в полумраке темной передней выходную дверь.
– Вы пожалеете, – проговорил он тихо, угрожающе, стоя на лестнице.
– Никогда! – воскликнула она, – слышите: никогда!
Она брезгливо притворила дверь, не взглянув даже на Коренева. Он сделался за этот день для нее таким чуждым, таким далеким. –