Всё о Костике из Солнечного переулка. Необыкновенная жизнь обыкновенного мальчика, который умеет дружить, любить и быть счастливым. Елизавета Арзамасова
а когда дерево высыхает, они снова проявляются. Беседка у нас некрашеная. Дерево тёмное от времени. С той стороны, которая всегда в тени дома, оно ещё темнее. Я там много настоящих картин нашёл. Какие-то жучки в досках дорожки прогрызли, получилось очень красиво. Я любуюсь.
Признаться в этом я долго никому не решался, я всегда немного не уверен, что во всем, что ты чувствуешь, нужно признаваться.
Однажды у меня появилось настроение поговорить по душам с дедушкой из дома № 3А. Я ему как-то неожиданно сразу всё выложил: и про спасательный круг, и про жучков. Дедушка сказал, что у меня богатый внутренний мир, не посмеялся надо мной. Мы потом с ним целый час все трещинки и рисунки рассматривали. Я был ему так благодарен за компанию, что решил ещё одну секретную красоту показать. Отвёл его к девятому дому и показал старую скамейку с тыльной стороны. Он меня сразу понял!
На скамейке было много-много слоёв краски. Она такая деревянная, с чугунными выгнутыми ножками. Очень старая. Её с той стороны, которую все видят, красят, а с другой стороны – нет, но краска туда попадает – сама затекает или кисточкой нечаянно шаркают. Так вот там такое сочетание цветов! Лет за сто можно посмотреть, чем красили. Хорошо. Пусть не сто, а пятьдесят, но очень красиво.
Иногда, когда никто не видит, я протискиваюсь между стеной дома и спинкой скамейки и любуюсь, а когда у меня появился телефон, я стал там всё фотографировать. Мы с дедушкой эти фотографии рассматривали, а он говорил: «Ну чистый Шагал! А вот тут Кандинский!» Я погуглил. Оказывается, я люблю абстракционистов, модернистов и импрессионистов. Жаль, что слова такие длинные. Как только я во всём хорошо разберусь и научусь легко произносить эти слова, поделюсь с родителями своими мыслями.
Я сначала стеснялся, а потом попросил папу отвести меня в картинную галерею. Папа сразу сказал: «Это к маме». Мама обрадовалась: «Костик! Когда ты был совсем маленький, мы часто с тобой в галереи ходили! Помнишь?» Я не помнил. Мне нужно было на Кандинского и Шагала посмотреть. Посмотрел. Убедился в том, что это то самое, на что мне хотелось бы смотреть долго. Но при маме было почему-то неловко. Хотелось одному. Тогда я решил, что, когда повзрослею ещё немного и мне уже будут доверять родители не только дома одному оставаться, но и ездить на метро, я буду ходить на картины смотреть. Хоть по пять часов буду там проводить, потому что в беседке уже будет сидеть неловко. Засмеют.
Когда мы вернулись из галереи домой, папа был очень гордый и довольный собой. Он в прихожей соорудил полку, которую мама давно просила, для шляпок и платков. Папа стоял и улыбался, будто подвиг совершил. Но мне от этой полки в нашей маленькой прихожей сразу стало как-то неуютно. Она стену надвое разре́зала. Мама сделала вид, что ей очень нравится, хотя я видел, что не нравится. Но она папу всегда за всё хвалит, даже если он глупость какую-то дома делает. Видимо, «нормальный ребёнок» у нас дома – это папа.
Я хотел быстро в комнату прошмыгнуть, чтобы не пришлось полку