Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1917 год. Распад. Олег Айрапетов
бы Его Величеству, хотя ему и не следует этого делать, что, по его мнению, русскому царю следовало бы назначить князя Львова министром внутренних дел»61. Князь Львов тотчас же заявил, что он не мог бы занять этого поста, но подчеркнул, что он вполне понимает точку зрения лорда Милнера. Эти слова должны были произвести весьма сильное впечатление на британцев.
Видный общественный деятель убеждал их в неизбежности революции, вызванной непрофессионализмом действий правительства, претендуя, таким образом, на некое знание, реализация которого могла бы избавить страну от надвигающейся катастрофы, но отказывался даже обсуждать свое вхождение в правительство. Кроме этого, глава британской делегации заявил думцам, что по возвращении на Родину сообщит «своему правительству все, что ему стало известно»62. В последнем, правда, можно было не сомневаться. Очевидно, этому сообщению мы во многом обязаны анализу Февральской революции, который дал глава английского правительства: «Как и все революции, российская революция представляла собой запутанную историю. Весьма различные и резко противоположные силы вызвали ее к жизни. Здесь были генералы, которые хотели только заставить царя отречься от престола, чтобы учредить регентство и освободиться от интриг и мелочного контроля придворных кругов. Здесь были демократические лидеры Думы, которые хотели создать ответственное конституционное правительство. Здесь были нигилисты и анархисты, которые хотели вызвать всеобщее восстание против существующего порядка. Здесь были интернациональные коммунисты, которые хотели создать марксистское государство и III Интернационал. Невозможно было предвидеть, которая из этих различных сил одержит победу и завладеет рулем революции. Основная масса народа в России желала лишь хоть какой-нибудь перемены. Эти люди требовали пищи и топлива»63. Эти чувства и хотели оседлать либералы. Им тоже хотелось перемен.
С Думергом в Москве встречались практически те же люди. Говорили они то же самое, может быть, даже в более резких тонах. Гучков заявил французскому министру, что главной задачей является борьба не с внешним, а с внутренним врагом, единственной в России силой, не желающей победы, – Царским Селом64. Тогда же в Первопрестольной состоялись встречи представителя Франции с Львовым и Челноковым. Главы союзов произвели на Думерга сильное впечатление. Они тоже жаловались на правительство, причем особенно отличился Рябушинский, сказавший по-французски в Купеческой управе довольно резкую речь о том, как правительство, находящееся во вражде с нацией, мешает последней работать. «Doumergue не знал, кто Рябушинский, – отмечала в своем дневнике З. Гиппиус, – и очень удивился, что это “membre du Conseil de l’Empire” et archimillionare»[2]65. По возвращению в Петроград Милнер был информирован, и довольно подробно, о беседах П. Н. Милюкова и В. А. Маклакова с М. Палеологом66. На Милнера эта информация, а также оценка состояния русской армии, данная Кастельно, произвели самое гнетущее
Член Императорского совета и архимиллионер