Хозяйка Мельцер-хауса. Анне Якобс
грязные русские, – настырно повторяла дама в шерстяном пальто. – Вшивые и наглые. А как эти парни пялятся на девчонок. Берегись их, малышка!
Малышкой она назвала Ханну, которая, широко открыв глаза, сочувственно смотрела на изможденные фигуры. Эти военнопленные вовсе не казались ей опасными, скорее они выглядели полуголодными и истосковавшимися по своей родине. Что же это за сумасшествие – война! Да, сначала все были так воодушевлены. «Мы разобьем их наголову, этих французиков, и на Рождество вернемся домой», – говорили везде и всюду. Фрау Мельцер-младшая и ее золовки ездили на вокзал, а с ними Эльза, Августа и она, Ханна, с корзинами, полными бутербродов и пирогов. Они раздавали все эти вкусности солдатам, а после длинные эшелоны увозили их на запад. Повсюду махали флажками, и все были словно в каком-то головокружительном опьянении. За императора. За наше отечество – Германию. В школах отменялись занятия, что Ханне вообще-то очень нравилось. Двое ее братьев добровольцами ушли на войну. Какими же они были гордыми, когда их взяли и даже дали обмундирование. Но оба погибли в первый же год: старший умер от лихорадки, а младшего смерть настигла где-то во Франции, на реке с названием Сомма. Парижа он так никогда и не увидел. А Ханна так и не дождалась обещанной открытки с видом на город, которую он собирался прислать, когда с победой войдет во французскую столицу.
Сейчас, когда шел уже третий год войны, Ханна поняла, что их тогда обманули. Якобы к Рождеству снова все вернутся домой. Война поселилась в стране и, словно злой дух, пожирала все, что ей попадалось. Хлеб и мясо, мужчин и детей, деньги, лошадей, бензин, мыло, молоко и масло. Казалось, что этому чудовищу все мало и оно никогда не насытится. Они собирали старую одежду, металл, резину, косточки от фруктов и бумагу. А еще ценились женские волосы. Скоро война доберется и до их душ – если она уже не завладела ими…
– Эй, малышка, проснись, – преврал ее размышления молодой человек с деревянной ногой. – Твоя очередь.
Она вздрогнула, до нее дошло, что отстояла очередь она не зря: мужчина взвесил два фунта и кивком головы дал знак их забрать.
– Всего на двадцать четыре пфеннига.
– Но мне нужно больше, – ответила Ханна. – Нас десять душ, в том числе роженица, вчера родила двойню…
В очереди раздались недовольные крики и смех. А у кого-то дома шесть голодных деток да еще престарелые родители.
– Что, двойня? – выкрикнул один остряк, он был совсем низенький росточком. – А я один из «пятерни»!
– А я из целой сотни…
– Спокойно! – сердито ответил мужчина, взвешивающий картошку. Он устал, к тому же у него сильно болели руки. – Два фунта – и все. А кому не нравится, вообще ничего не получит. Все! Баста!
Картофелины, посыпавшиеся в мешок Ханны, были совсем маленькие. Пожалуй, каждому достанется не больше двух, прикинула она.
Ее потеснили в сторону, и следующему в очереди отсыпали его два фунта. Ханна взглянула на грузовик – там осталось всего несколько