.
никого не было, только снег, чахлые кусты, бетон и металл – чёрно-белая картинка. Интересно, а в моём детстве вид из моего окна был так же уныл, как и сейчас? Я пытался вспомнить, представить себя пятилетним, но не мог. Потому что я им не был. Сначала мне было тринадцать. Мы сидели на загаженных ступенях между этажами, из форточки дуло, а пепельница была полна бычков. Копоть сидел на подоконнике, у него были золотые крылья и зелёный ирокез на голове. Димка Бычок лежал в отключке под батареей на спине. Меня мутило.
– Где мы, Копоть? – спрашивал я.
Но тот только пожимал плечами, и золотые крылья за его спиной мелко тряслись.
– Ты же ангел, Копоть. Ты должен всё знать. А то я даже не помню, кто я и откуда тебя знаю. Что мы делаем здесь, Копоть?
– Вы все – ангелы, а я… – тут Копоть смачно сплюнул на пол, – я – человек.
– Но у тебя крылья. У одного тебя…
– Крылья, – мрачно сказал Копоть, – нужны только людям, они любят летать. Кроме них, это мало кому интересно. А ты – ангел, Илия. – С этими словами Копоть распахнул перекошенную оконную створку, оттолкнулся и взмыл в тёмное небо.
Зима вливалась в подъезд, морозила, дышала в лицо. Я был ангелом с золотыми глазами. Димка Бычок был ангелом, но он только что умер. По треснутому кафелю каталась пустая водочная бутылка, меня мутило. Я не хотел такого начала.
У меня не было детства. Не было машинок и погремушек, ко мне не приходил Дед Мороз, я не катался с горки. С самого начала мне было тринадцать, я не смог спасти Бычка и никого. Вокруг меня жили крылатые люди и бескрылые ангелы, все они умирали у меня на глазах, а я просто смотрел и ничего не мог сделать. Всё, что я знал о себе, оказалось глюком, придумкой, попыткой спрятаться от боли. Почему Октябрьская не сказала мне… На этом месте память сбоила, я не мог понять, была ли Октябрьская на самом деле или её я тоже сочинил вместе со всем остальным.
Проснулся я оттого, что кто-то барабанил в стекло. Ещё в полусне я приподнялся и повернул ручку. Рама распахнулась, чуть не стукнув меня по носу. В оконном проёме стояла Октябрьская.
– Значит, ты всё-таки есть, – равнодушно сказал я. – Получается, ты мне врала.
– Чё-о-о?! – Октябрьская пошатнулась и поспешно ухватилась за раму.
– Ты делала вид, что я – человек. И ты – человек. Я не понимаю зачем.
– Всем нам приходится притворяться людьми. – Октябрьская перепрыгнула через кровать своим уже привычным мне мультяшным прыжком, опустилась на корточки, придвинулась так, что наши лица оказались очень близко.
– А кто ты, Илия? Если не человек, то кто?
– Такой же, как и ты, ангел, не притворяйся. У меня золотые глаза, мне всегда было тринадцать, и я никого не в состоянии спасти.
Она долго не отводила взгляд:
– Илия, чел, они у тебя зелёные. И всегда, сколько я тебя знаю, такими были.
Как только она это произнесла, я словно увидел своё отражение в зеркале. И точно: зелёные, мутные, никакого золота. Но как же? У Октябрьской глаза тоже были самые обычные, серые. Что же мы за ангелы такие?
Мне