Переселенцы. Маргарита Романова
его оставляли со старшей сестрой. Ну и я ей иногда «помогала». Помощь моя по счастливой случайности обходилась без последствий. Вот так раньше было в эти тяжелые времена – три месяца ребёнку и всё, будь добра, выходи на работу. А у матери уже подорвано здоровье, да и климат не подходил: лето очень короткое, а зима промозглая с большой влажностью, потому что Енисей рядом.
Помню, братик в кроватке-качалке лежал. А мне вдруг скучновато что-то стало. Спит и спит. Даже не поиграть с ним. Решила разбудить. Но как? Глаза закрыты у него! У меня возникла идея. Пошла в сени, там на гвозде висели ножницы стригальные для овец, такие тяжелые металлические. Взобравшись на стульчик, кое-как сняла с гвоздя. Пошла к братику и, волоком таща за собой маленький стульчик, подставила его к кроватке, пытаюсь ножницами веко у брата открыть. Ткнула. Только поцарапала. Но он глаза не открыл. Хотела со второй попытки, хорошо, что кроватка была качалкой: качнулась, и я улетела вместе ножницами на пол. Ножницы в одну сторону, а я в другую.
Братик подрастал. Мама приходила с работы его покормить, а потом возвращалась обратно. Как-то старшая сестра была на улице вместе с младшей. Брат вздумал реветь. Орал и орал. Мне ну уж очень мешал играть. Я его выволокла с большим трудом из кроватки. А у нас лежала самотканая дорожка, такая длинная с разноцветными полосками. Ну вот я его уложила на самый край этой дорожки и начала скручивать. Брат затих. Я его то с одной стороны пощекочу, то с другой. Получился валик, который я, пыхтя от усилия, закатила под кровать. Теперь мне никто не мешал. ТИШИНА. Я увидела, что в окно заглядывает соседка по бараку тетя Катя. А она зашла и меня спрашивает, мол, где твой брат. А я и не помню. Забыла. С трёхлетней какой спрос? Тетя увидела, что нет половика. Я не помнила, где брат, а вот где дорожка, почему-то вспомнила. Говорю, под кроватью. Я так удивилась, когда тетя Катя развернула дорожку и там оказался брат, уже посиневший от недостатка воздуха. Вот такая я нянька была.
Отцу за его работу подкинули худущего баранчика. Он его освежевал, а шкуру по своей глупости и неосторожности повесил на забор. Собирался потом с этой шкуры что-то пошить. Из кастрюли так вкусно пахло вареным мясом! Мы, четверо детей, с нетерпением ждали, когда же обедать, а то так уже животы подвело от голода. Вдруг неожиданно послышался громкий стук в дверь. Кто-то сапогами грозился вышибить их нам. Вошли два высоких и статных парня в кожаных чёрных плащах. Кепки тоже кожаные, с красными звездочками. Особенно я была в восторге от их сапог с длинными голенищами. При каждом шаге сапоги, начищенные до зеркального блеска, скрипели. Талию опоясывал широкий ремень. На ремне висела кобура с пистолетом. Они удивительно были похожи друг на друга: оба с пшенично-светлыми волосами и удивительными небесно-голубыми глазами. Что-то кричали на непонятном языке. Дяденьки всё спрашивали: «У кого украли баранчика?»
Отец от страха не мог понять, что они от него требуют. Лица у охранников