Клетка в голове. Евгений Анатольевич Орехов
хата знатная – раз их всех, и меня тоже, кормят так отменно», – подумал Громов и не ошибся.
Эта камера считалась самой лучшей во всём корпусе. И всё это благодаря Зуеву. Собственно и направили Громова к нему неслучайно. Семьсот двадцать третья камера была ещё и самой спокойной. Хоть здесь и были террорист, вор и старый бандит – если вдруг где-то драка, или голодовка, или мужеложство, можно было сказать только одно – это происходит не в камере Зуева.
Отдел распределения ознакомился с делом Громова. Они не знали того, что Зуев и Фёдор вместе сидели. Но здесь был более тонкий расчёт – администрация была в курсе того, что Зуев человек разумный и спокойный (по крайней мере, в этот период своей жизни). Поэтому они были уверены в том, что по большому счёту, Громову с ним ничего не грозит.
К тому же изучив психологический портрет Громова, они поняли, что в нём присутствует не столько желание стать вором, сколько обычный пубертатный бунт. И направляя его в эту камеру, надеялись, что Зуев докажет ему то, что Громов никакой не вор (докажет сам – без науськиваний со стороны администрации). Громов же отсидит свой срок и вернётся на волю с исправленным мировоззрением.
Зуев сел за стол, чтобы пообедать, и подумал, что с Громовым стоит поговорить сейчас о том, в какое место он попал, как ему повезло с камерой и что ему не следует делать глупостей:
– Лёша – иди сюда. Присаживайся. Поговорим.
Громов немного оторопел из-за того, что ему казалось, будто он всё запорол ещё с самого первого момента, когда только вошёл в камеру и произнёс первое слово.
– Давай-давай – не стесняйся, – настаивал Зуев.
Громов взял поднос и присел на свободную табуретку. Никита принялся за еду лёжа на своих нарах. Павел же сел на край своих и, поставив поднос на колени, принялся есть.
Зуев ел быстро – ему словно не терпелось насытиться, или же проглотить всё как можно скорее и переговорить с Громовым. Тот же, напротив, ел не спеша, будто хотел оттянуть разговор с главным по камере.
– Я знал твоего отца, – начал разговор Зуев, когда закончил есть.
Громову захотелось сказать, что он и так это понял, но в свете того, как его же слова ему аукались, решил – лучше промолчать.
– Расслабься. Чувствую, что ты волнуешься, но ничего такого не произошло.
Громов стал понимать, что может не так уж и напортачил, и что свою репутацию на Карзолке он ещё может спасти.
– Он мужик хороший. Настоящий мужик. Как он сейчас? Волнуется за тебя, наверное?
Громов знал, что ему нужно что-то ответить. Но, поскольку все его попытки показаться «своим в доску» не получались, а врать главному по камере хотелось сейчас меньше всего, он решил поступить просто – сказать правду.
– Отец объявлен без вести пропавшим на войне, где-то под Хошимином, что-ли?..
– А-а-х – беда… – сказал Зуев после долгой паузы. – Мы с ним через многое прошли. Вместе срок сидели. Давно. Я заходил к нему на воле, когда была возможность. Ну, там, выпивали