Три рубля на светлый день. Кирилл Плетнер
привез его на кресле-каталке в поликлинику, и мы ездили по разным кабинетам. В какой-то момент из одного кабинета вышла взволнованная медсестра и показала нам бумагу, анализ крови с тремя крестами – уверенно положительный результат на реакцию Вассермана.
Папа стоически принял известие, не удивился, только немного наморщил лоб. По его лицу и по тому, как он шевелил губами, видно было, что он что-то подсчитывает, прикидывает.
Закончив подсчеты, папа глубоко вздохнул.
Зная отца, я тоже расстроился и стал думать.
Незадолго до инсульта он подобрал на улице женщину. Галина освободилась из заключения, где отбывала срок за убийство мужа, и жила под платформой.
Папа привел ее к себе, отмыл, накормил, обогрел.
Я был шокирован этой новостью. И в один день, после занятий в институте, тревожась за отца, приехал к нему.
Было лето. Галина, сияя, хозяйничала в доме, готовила, накрывала на стол.
Папа царственно возлежал на диване и добродушно наблюдал за происходящим.
На улице щебетали птицы, за окном буйно и сочно зеленел папин огород, заросший дикими травами.
Было видно, что Галя сильно робеет отца, что она впервые оказалась в компании человека, который живет в окружении книг, мыслей, что-то печатает на машинке, говорит как по писаному.
– Ты знаешь, мне кажется, я разбудил в ней женщину, – тихо, чтобы не слышала Галина, но со значением сказал мне папа.
Чуть раньше у него была другая приятельница.
По его словам – сногсшибательная красотка, дорогая валютная проститутка, которую вызывали в болшевский дом творчества какие-то состоятельные творцы.
Папа с ней познакомился, когда она возвращалась с работы.
– Лена – выпускница филфака, – рассказывал мне он, – разговорились, позвал ее к себе. Выпили, почитал ей свои вещички, она прониклась.
– Старик, ты гений, я дам тебе бесплатно, – цитировал отец Лену. – Теперь нет-нет да и заходит…
Сегодня вспомнил по дороге на работу. Шел и думал, что никто не может похвастаться таким отцом.
Хотя, конечно, пока папа был жив, он часто бесил меня своими выходками.
Однажды он пропил мою сумку с инструментами, которую я привез в Москву, думая подрабатывать в свободное от учебы время электриком.
Другой раз он пропил магнитолу «Шарп», заработанную мной на озеленении, где я несколько дней с утра до вечера поздней осенью копал ямы по два доллара за штуку под посадку деревьев.
Когда я был студентом и мне часто нечего было есть, я от отчаяния иногда всерьез думал кого-нибудь ограбить на улице. Я ужасно злился на отца, что он не может помочь, что у него у самого никогда нет денег. И что это мне приходится ему помогать.
Сейчас понимаю, что это сделало меня сильнее.
Да, папа не оставил мне никаких материальных благ.
Но он дал мне что-то такое драгоценное, что трудно проговаривается.
Главное – у него всегда было свое собственное