Тени вечерние. Повести. Александр Любинский
и свет вели последнюю решающую схватку за власть над миром… И однажды, не выдержав очередного прямолинейного огрубления, он обвинил их, атеистов, в возвращении к апокалиптическим фантазиям ранних христиан. На следующее занятие явилась лишь половина группы. Остальные во главе со старостой отправились в деканат, где обвинили его в контрреволюционной агитации. Положение было крайне серьезным, но ректор института, заслуженный профессор –историк, уважаемый и в их стане, сумел–таки отбить его. Это был хороший урок. Вернувшись в тот день домой, он решил уйти из института. Хватит подставлять шею под удар, второй раз не простится. Но, боже мой, если быть честным до конца, что же ему еще делать? Может ли он не думать о логосе Гераклита Эфесского, может ли не рассказывать о нем, даже если настали времена, когда убивают – за Слово? Значит, надо найти разумный компромисс, вести дальновидную игру… Надо всерьез проштудировать их вождей, научиться расправляться с ними их же оружием. Неужто ему это будет не по силам?
XIX
Дела на факультативе шли все хуже и хуже. Администрация проявляла к нему повышенный интерес: проверка следовала за проверкой, планы семинаров сокращались, заменялись, подвергались безжалостной вивисекции. Выискивались с величайшим искусством и тщанием причины для переноса или вовсе полной отмены занятий. В отчаянии я бился за каждый сантиметр своих позиций, но с чем большим упорством защищался, тем мощнее следовал ответ. Ребята начали покидать факультатив, и первым ушел конунг. Он сразу же был избран председателем совета дружины и стал проявлять свой организаторский талант на новом, более перспективном поприще. Странно, не он избегал меня, а я – его, предчувствуя и не желая знать правды… Но через несколько дней мы все–таки не смогли разойтись на площадке между вторым и третьим этажом.
– Доброе утро, Павел Николаевич.
– Здравствуй, Вадик.
Переминается с ноги на ногу, вежливый, отрешенный.
– Ты не был уже на трех занятиях. Разумеется, это твое дело. Но знаешь, как это называется, когда молчком переметываются на другую сторону?
Гладкая нежная кожа слегка розовеет.
– Ах, да, прости, я не заметил изменившегося количества нашивок на твоем рукаве… Поздравляю!
Вздрагивает, вскидывает голову.
– Павел Николаевич, скучно стало!
– Знаю. Но не я в этом виноват. Если я должен десять раз переписывать планы занятий и в десяти инстанциях утверждать их, если каждый раз в дальнем углу сидит Владимир Иванович… Сейчас трудное время, мы должны быть вместе!
– Вы же сами учили думать, анализировать…
– Ну и что?
Пожимает плечами.
– Вы не сможете ничего сделать. Вы слабей.
– Слабей – сильней… Если бы все было так просто… И нельзя же любую ситуацию рассматривать лишь с позиции силы!
Молчит, ковыряет пол носком ботинка.
– Павел