Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2. Игал Халфин
что этот процесс завершен полностью.
Затем Троцкий перешел к политическому контексту:
Картина положения, которую нарисовал Радек в своей беседе, <…> это картина перепуганного обывателя. Если бы, однако, действительное положение было таким, каким его рисует Радек в оправдание своей капитуляции, то сама капитуляция была бы бессмысленной вдвойне. Достаточно хоть на минуту представить себе нарисованную Радеком обстановку и самого Радека в центре. Правые одолевают. Хлеба нет. Все классы недовольны. Радек рвется спасать революцию. Но, увы, спаситель препровождается к месту подвигов под конвоем агентов ГПУ, и в тот момент, когда он в высшем экстазе обличает блок Троцкого с Чемберленом, агенты ГПУ «оттесняют» его в вагон. <…> Гвоздем беседы Радека является, несомненно, его признание, что наша платформа блестяще оправдала себя. Поэтому? Поэтому от нее можно отречься.
Троцкий третировал Радека в мае 1929 года: «Он запутался в трех соснах, ползает, падает, барахтается, пробует встать и опять падает <…> Революция – великая пожирательница людей». Троцкий замечал, что теперь Радек «попадет в <…> категорию полуповешенных, полупрощенных. Эти люди боятся сказать вслух свое слово, боятся иметь свое мнение и живут тем, что озираются на свою тень187.
Молодой экономист Николай Васильевич Комогоров вспоминал в середине 1930‑х автора книг «Зодчий социалистического общества» и «Пролетарский полководец»: «Этот самый Радек в 1927 г. носился по Москве с собрания на собрание, орал, что ВКП(б) предает международный пролетариат, что он, дескать, истинный ленинец, чистый марксист, и кто против него – тот предатель». Пользуясь своим красноречием, Радек вербовал сторонников, звал их на бой за дело революции. «Что только ни говорил этот учитель-вождь. Навербовал, организовал, побыл в ссылке и предал, подло, грязно предал своих сторонников, за которыми он когда-то охотился <…> Это подлая гнусная провокация. Малиновский предавал, но не учил, он предавал выученных Марксом Лениным. А этот грязный политический карлик, новый Зубатов, выучил и предал, позорно сбежал, оставив им же навербованных на истерзание. Карлик Малиновского, Зубатова оставил позади. Удрав с поля битвы, Радек стал вылизывать свои „заблуждения“. <…> Я Радека знаю хорошо. Конечно, меня он не знает, где ему знать всю свою навербованную армию, когда он ее так подло покинул! Время придет, если не я, то другие ему напомнят о его позорном поступке. Морально это пригвоздит к позорному столбу истории»188.
Теперь уже Радеку приписывался анекдот о Троцком с обновленным смыслом: «Он Лев, хотя и не лев, а скорее прав, хотя и не прав»189.
Радек видел в себе героя и жертву. Через пару лет он вернется к этому времени в письме Сталину:
В 1929 г. после моего возвращения в Москву и перед моим отъездом в Воронеж через мою квартиру проходили десятки неразоружившихся оппозиционеров, в первую очередь, из нелегальных
Бюллетень оппозиции. 1929. № 6. С. 25.
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 215. Л. 147–148.