Миллион оттенков желтого. Елена Логунова
дому.
По дороге Марфинька настойчиво допытывалась у дорогого Жоржика, как там милая Ляля, записалась ли она к Альфреду Иоганновичу на пергидрольную завивку и купила ли новый примус, а также настаивала, чтобы дорогой Жоржик непременно передал милой Ляле чудесный рецепт похлебки из рубленой репы.
– Запомни: нужно взять четыреста граммов репы, столько же картофеля, по две столовые ложки муки и масла и одну луковицу, – оживленно рассказывала она. – Вычистив репу, изрубить ее мелко, как и луковицу, и поставить вариться в шести бутылках воды. Посолив, кипятить час, потом добавить картофель и держать еще три четверти часа. Развести муку в холодной воде, влить в суп, размешать и дать кипеть еще четверть часа… Потом добавить масло… Что я забыла?
– Держать все время под крышкою, приправить пряностями по вкусу, – глядя в окошко, добродушно подсказала тетя Ида.
– Да! Ты запомнил, Жоржик?
Жоржик лживо заверил, что запомнил.
– Тогда вот еще чудесный рецепт супа-пюре из кореньев. – Марфинька снова застрекотала.
Боря со страдальческим видом покосился на меня, я показала ему язык, тетушка хихикнула. Аккурат на финальной фразе «вместо сливок и желтков можно положить сметаны и зелени» мы подъехали к домику.
– Мы в гости? – обрадовалась Марфинька и взбила кудри на висках.
Мадамы выпорхнули из машины. Утомленный светской беседой Боря быстро сказал:
– Я тут подожду.
– Только не вздумай бросить нас, – пригрозила я ему. – А то знаю я вас, жоржиков.
– Елена! – уже взявшись за массивную ручку двери парадной, позвала меня тетушка. – Мы ждем!
– Будет еще кто-то? – пуще прежнего обрадовалась Марфинька. – Званый завтрак? У Требушинских, да?
Я подошла, помогла тете открыть тяжелую дверь и свободной рукой аккуратно затолкала подружек в парадную.
– Привет Требушинским! – успел не без ехидства сказать нам в спины дорогой Жоржик, оставленный наконец в благословенном одиночестве.
Почему в Петербурге парадные, а не подъезды?
Я думаю так: в слове «подъезд» отчетливо ощущаются нервная спешка и суетливая деловитость. А в парадной необязательно очень красиво, но непременно тепло, уютно и тихо. Изредка громыхнет лифт или прошелестят шаги – квартир на лестничных площадках одна-две, этажей всего пять-шесть. Сидишь себе на удобном широком подоконнике, как на лавке, в золотых лучах низко висящего солнца – маленький праздник души…
В парадной дома, где жили Федоскины, было пусто и тихо. Белели на бледно-зеленых стенах гипсовые маски и завитушки лепнины, скучал под окном на межэтажной площадке старомодный велосипед. Тускло светила пыльная лампа на длинной цепи. Аутентично, но чего-то не хватает…
Тетушка первой сообразила:
– Почему убрали ковер с парадной лестницы?
– Разве Карл Маркс запрещает держать на лестницах ковры?[2] – подхватила я.
Это наша с тетушкой любимая игра: перебрасываться
М. Булгаков. «Собачье сердце».