На грани. Виктор Матвеев
голос выдавал положение, которое она занимала в правительстве и которое позволяло ей отдавать распоряжения финской полиции…
Господи, снова полиции!..
В почти спустившихся сумерках уже слипались глаза, исполинских размеров тоска сжимала грудь, проваливая меня в сумеречное состояние. На мгновение очнувшись, в тот же миг возвращался сюда, цепляясь за мысли о том, что, видимо, где-то ошибся, сделал что-то не так, пытался подняться и снова срывался, проваливался, проваливался, проваливался…
Домой. Потащился на ватных ногах. Смутно пришли на память такие же вечера, наполненные точно такой тишиной…
Когда и где это было?
Мысленно возвращался по ступеням почти забытой лестницы, по которым уже поднимался. Давно. Снова спускался, оказывался в полумраке. Погружался в густой туман; воспоминание возвращало к чему-то, но ключ исчезал.
…Спустился, нащупал ворота и по мере того, как проходил через двор, прихожую, коридор, тревога становилась сильнее. Наконец, я зашёл в немой и холодный кабинет, где сиротливо стоял небольшой письменный стол, слева – маленькое окно, справа высился шкаф, хаотично набитый толстыми разноцветными папками.
Шныряющие глаза высунулись из-за груды бумаг, указали на ветхий стул, стоявший напротив. Сквозь сжатые губы просочилось глухое урчанье:
– Вот и встретились. Проходите. Думаю, вы к нам надолго.
Он медленно достал откуда-то и положил на стол Уголовно-процессуальный кодекс и уставился на меня своим механическим, неморгающим взглядом.
Вдруг спросил:
– Какое у вас образование?
– Я учился в Макаровке[4] и в Эдинбурге. Зачем вам моё образование? Вы меня на работу хотите пригласить?
Не обращая внимания на лёгкую подколку и уставившись на меня своим неморгающим взглядом, он спросил:
– У вас есть дети?
– Да. Дома меня ждёт дочь. – Я посмотрел в окно, за которым падали листья.
Он смотрел на меня так, словно в его глазах была рентгеновская установка. Задержав на мне взгляд, он словно наводил фокус этой установкой; пытался прочитать правильный ответ на свой вопрос с тем, чтобы установить соответствие между сказанным мной и той очевидностью, которая была ему доступна. Как музыкант настраивает свой инструмент по камертону, так же и он искал, ему было необходимо сопоставить моё поведение при ответах на простые, ни к чему не обязывающие вопросы. Искал эталонные модели моего поведения с тем, чтобы использовать их в беседе со мной.
– Чудно! – на выдохе протянул следователь, делая записи в блокноте. По всей видимости, он фиксировал моё поведение при ответе на простой вопрос с тем, чтобы использовать его как эталон моей реакции при правдивом ответе. В дальнейшей беседе мой взгляд в окно станет для него индикатором правдивого ответа. Если же посмотрю в другую сторону – будет означать ложь. «Надо же, психолог, блин, – подумал я. – В его поведении всё продумано». Дальше могу сильно не утруждать
ЛВИМУ им С. О. Макарова.