Повесть о чтении. Инна Николаевна Калабухова
детей память меня подводит, но это неважно). Их скудные трапезы, их бедные одёжки, их постоянные бытовые проблемы. И в то же время – их взаимная любовь, доброта, трудолюбие. Я ведь до сих пор в книжках про эту сторону жизни не читала. Любимое «Детство Никиты» наполнено бытовыми подробностями, но абсолютно благополучного существования, сплошные праздники. Тут тебе и Рождество, и Пасха, и приезд гостей. И маятник качается от просто хорошего к очень хорошему. А «Детство» Горького ведь тоже было прочитано? Но если даже «да»… Там – другое. Герой – мальчик Алеша – пленник ситуации, обстоятельств. Как маленький оборвыш Гринвуда. А дети Василевской пытаются – и им удается – преодолевать неблагоприятные социальные условия. И я получала двойной урок. Ведь я не только про тяготы будничной жизни не читала – я их никогда не испытывала, защищённая, оберегаемая моими тремя взрослыми ничуть не хуже, чем Никита – социальным положением своей семьи в царской России.
Конечно, никакого сравнения! Аналогия и не подразумевалась. Наоборот, «Комната на чердаке» была написана для разоблачения трудности жизни простого народа в капиталистической Польше. Но ведь в чём могучая сила искусства? Литературы в конкретном случае. Пишет Ванда Василевская в меру доставшегося ей таланта (был он, был, иначе не испытывали бы читатели такой ужас над страницами «Радуги») достоверные, подробные сценки из жизни сироток: что ели, как мёрзли, как любовалась старшая сестра витриной с хлопчатобумажными тканями, а у читателя перед глазами возникают своё отключившееся отопление, необходимость занять десятку у соседей. Даже я вспоминаю, как томилась в бакалее, пока бабушка стояла в очереди. Но тут же писательница рассказывает, как отдают старшие дети младшим свои куски, как через силу помогают друг другу. Этот дух человечности пронизывал повесть. Но приводил ли он к хотя бы сносному финалу, не помню. Зато помню, что об этой книжке говорили в какой-то взрослой компании – и у нас дома. И в каких-то гостях. Значит «Комната на чердаке» была действительно талантливо написана. И талант превозмог идеологическую зацикленность. Меня, во всяком случае, книга сделала чуточку внимательнее, добрее к людям. Сдала я ее, кстати, тоже досрочно. Не подвела стоявших в очереди за «хорошей книгой».
Впрочем, чаще в библиотеке мне доставались не книги-события (к последним я, безусловно, отношу большой, нарядный сборник «Японских сказок», чуть не треть которого я прочитала по дороге домой, присаживаясь на скамейке Пушкинского бульвара.
С «Маленьким оборвышем», «Детством» Горького, «Республикой ШКИД» – сравниться трудно. Но японцы такие изобретали сюжеты, таких задействовали персонажей, что не оторвёшься!). Так вот перемежались мои эпохальные книжные встречи с короткими касаниями на бегу. То мне предложили рассказы Пантелеева. В сборнике находилось мне знакомое «Честное слово». Но также неизвестные рассказы о Белочке и Тамарочке.