На отшибе. Татьяна Эдельвейс
бутылку, купленную днём.
– Ведь заболит желудок, как от сока тогда, – папа хотел бы, чтоб она глотнула воды из чайника.
– Не должен, он слабо-газированный, – Эгина сняла пробку консервным ножом и налила немного лимонада в кружку.
– Ну, смотри. Я предупреждал, – папаша одним махом проглотил чай и ушёл, недовольный результатом. Эринианка посидела немного и, не сделав ни глотка, тихо вылила лимонад в раковину. Она опасалась, что отрава может быть на стенках кружки. Сполоснув и протерев кружку, Эгина унесла её и бутылку в свою комнату. Папе не сиделось спокойно у экрана. Вскоре он заглянул к ней и спросил: «А мамка почему чай не пьёт?» Мамка сидела тут же.
– Она желудок минеральной водой лечит, – ответила за родительницу дочка. Физиономия папаши исчезла за дверью. Вскоре пришёл дядька, и папаня переключил всё внимание на него. Эгине можно было немного расслабиться.
В этот вечер папаша заглядывал к ней чаще, чем обычно, придумывая идиотские поводы, а-то и без них, желая застать её за сборами. Эгине нельзя было запереться или попросить его не вваливаться, он ответил был: «Опять какие-то секреты от меня!» Даже если бы дочка всё-таки заперла дверь под каким-либо предлогом, папаша не дал бы долго сидеть закрывшись – стал бы стучать, звать за чем-нибудь и задавать вопросы. Поэтому Эгине нужно было ждать до позднего вечера.
Именно так она и сделала. Однако, когда свет остался гореть только в её комнате, она раздумала лезть в тумбочку и складывать все документы в одну папку. Завтра у неё было всего четыре часа на сборы и два – на дорогу до автовокзала, считая от того момента, как папаша и дядька с тёткой уйдут из дома, то есть около восьми утра. Это обстоятельство очень давило и волновало. Эринианке казалось, что она не успеет сложить вещи. Эгина всегда собиралась за несколько дней до поездки.
Сняв футболку со спортивными штанами, она в задумчивости присела на диван. Вдруг дверь распахнулась и в комнату заглянула наморщенная прищуренная рожа и пристально посмотрела внутрь: «Чего не спишь?» – обычно папаша не вставал до утра.
– А ты чего? – задала встречный вопрос дочка.
– Что ты для желудка пьёшь? Дай мне одну таблетку, – на ходу сочинил заглянувший. Эгина достала лекарство из коробки, служившей аптечкой, и подала ему. Проглотив таблетку, не запивая, папаша удалился. Эгина погасила свет и, посидев в темноте, на диване, ещё некоторое время, легла спать. Как она и ожидала, ей не заспалось. Так случалось чуть ли ни каждый раз, как ей предстояла важная поездка. Под утро Эгине всё же удалось подремать пару часов.
Она проснулась от грохота на кухне – это завтракала тётя. Тётя требовала размешивать чай, не прикасаясь ложкой к стенкам кружки, потому что звон действовал ей на нервы, а сама любила побряцать крышками кастрюль. На просьбы не греметь, тётя во весь голос отвечала: «Да как?! Я и так аккуратно! Я – не свинья!» Она часто вспоминала свинью, и при этом, после неё на кухне оставалось полно крошек и луж.
Тётя уходила из дома позднее всех. Эгина села, но выходить не спешила. Пульс ускорился, но несильно. Тошноты не было.