Москва слезам не верит. Валентин Константинович Черных
почему костюмы разных размеров? – Людмила с самого начала решила не врать, и потому ей было с ним легко.
– Ну и глаз у тебя! – удивился он.
У нее до Еровшина уже были любовники.
Когда к ней приходил сантехник Витя, Антонина уходила гулять. Она бродила возле общежития, поглядывая на окна. Как только в окне их комнаты загорался свет, Антонина возвращалась – такая у них была договоренность. Аспирант института торговли Геннадий брал ключи от комнаты приятеля. Они всегда торопились, и Людмила стала думать, что в отношениях между мужчиной и женщиной не так уж много привлекательного. Только с Еровшиным она поняла, что такое заниматься любовью. Он целовал ее в такие места, что она даже подругам не могла об этом рассказать. Однажды она спросила:
– Это у всех людей так бывает или ты один такой?
– У всех, у всех. – Он рассмеялся. – Французы даже говорят, что чем выше культура, тем ниже поцелуй.
В общежитии по рукам ходила брошюра о сексе с фотографиями партнеров в разных позициях. У Еровшина были свои любимые позиции.
– А теперь в позицию львицы, – просил он.
Ей это тоже нравилось, но особенно она любила, когда он был внизу, а она лежала сверху. Она не давала ему спешить, регулируя ритм движений, он подчинялся, и ей было приятно это подчинение.
Обычно Еровшин подъезжал к заводу. Она только просила, чтобы он останавливался в соседнем переулке. Они приезжали на его квартиру, и он отвозил ее в общежитие к двенадцати ночи, потому что после двенадцати вахтерши закрывали дверь и уходили спать до утра. Иногда Людмила оставалась у Еровшина на всю ночь, и он утром отвозил ее на завод. Ей было интересно с Еровшиным. Он знал про все и про всех и охотно ей обо всем рассказывал. Она только не могла понять, где он работает.
– В конторе глубокого бурения, – ответил он, когда она спросила его напрямик. Но о своей работе он никогда не рассказывал, зато с интересом слушал ее рассказы о мастере хлебозавода, об Антонине, о Катерине.
Однажды, когда они были знакомы уже год, он поставил на магнитофон бобину с пленкой, и Людмила услышала их разговор. Она рассказывала об Антонине и Николае, потом они занимались любовью, и на пленке все записалось: ее ласковые слова и его дыхание, и ее вскрик – она никогда не могла сдержаться.
– А для чего ты это записал?
– Я не записывал, это записывается само собой, – и он показал вверх, на потолок.
– Понятно. А где-нибудь рядом сидят мужики в наушниках и слушают.
– Никто не сидит в наушниках и не слушает. Срабатывает автоматика. Магнитофоны включаются на голос.
– Значит, и тебя проверяют? – прошептала она.
– Меня уже не проверяют. Но аппаратура все равно срабатывает, и я всегда прошу принести мне пленку после того, как мы здесь бываем.
– Давай еще послушаем, – попросила Людмила, она впервые слышала свой голос, записанный на пленку.
Еровшин отмотал пленку на начало, и они стали слушать. На Еровшина это так подействовало, что он даже