Цветок для Прозерпины. Диана Аркадная
только начинается, и Сабина неспешно заполняет в компьютере рабочие данные, к ней заглядывает уже освободившаяся Любовь Григорьевна, вместе они проводят пару минут за приятным разговором. Вскоре женщина уходит домой, передав (с наказом обязательно съесть) небольшой пакет с чем-то увесистым и аппетитно пахнущим, и девушка остается одна. Второй медсестрой на смене должна быть Маша, которой все еще нет на месте, и Сабина вспоминает, что после вчерашнего обеда больше ее не видела.
Может, отпросилась? Но Любовь Григорьевна ничего такого не говорила перед тем, как попрощаться, – размышляет она, принимаясь за подготовку медицинского столика -скоро предстоит делать обход.
После того, как все плановые обязанности завершены, время подходит к двенадцати ночи. Сабине нравится это время, наполненное тишиной больничных стен, неясным, но уютным светом желтоватых ламп, и ощущением полной оторванности от остального мира. Днем в больнице постоянно какое-то движение, само здание, кажется, дышит вместе с каждым шагом пациентов, прогуливающихся по коридорам, голосами персонала и посетителей, всей этой лишенной всякой особенности суетой. Ночью же совсем иное дело – мысли ни на что не отвлекаются, поглощены созерцанием вещей, как они есть. Будто школьник, впервые оказавшийся в школе после ее закрытия, робеет, а затем тянется сделать шаг к темным провалам окон, дверей, и привычные силуэты преломляются, приобретают для него наполненность, смысл, прежде ускользающий от понимания.
Сабина решает сделать небольшой перерыв, чтобы перекусить за чашкой чая. В комнате отдыха у медперсонала оборудовано небольшое место под холодильник, микроволновку и электрический чайник, поэтому там всегда можно подкрепиться. Оказывается, старшая медсестра оставила ей полноценный ужин – в пакете контейнер с супом и завернутый в промасленную бумагу кусок сладкого пирога. Только тут девушка чувствует, насколько проголодалась, и в два счета разделывается с едой. Маша так и не появляется. Когда Сабина возвращается на сестринский пост, на часах уже половина первого.
Она успевает отодвинуть стул на высокой крутящейся ножке и даже делает движение, чтобы сесть, когда ощущает какую-то неправильность, словно в привычную мелодию вмешался посторонний звук. Запах. Сладость и обожженное железо плавят ее легкие, стекают вглубь пищевода, цепляются за внутренности, таща их на поверхность. Она через усилие вытягивает шею, пытаясь рассмотреть что-то, лежащее на полу с другой стороны стойки и чего прежде там не было. Вечернее освещение тусклое, тени перекатываются друг в друга, сплавляясь в линии и наклоны.
Чьи-то… ноги? Она видит ноги, обутые в белые штаны с красным абстрактным рисунком и серые кроксы с россыпью джибитсов. Девушка чувствует, как тело деревенеет, стопы и ладони наливаются тяжестью. Сабине кажется, что проходит целая вечность, прежде чем она медленно обходит стойку, одновременно стремясь и боясь увидеть человека, которому они принадлежат. Когда ей это удается, то внутренности резко сворачиваются узлом, а к горлу подступает оцепенение, схватывая голосовые связки. Она не может открыть рта,