.
яркой, бурной жизнью, многим на зависть. Они частенько устраивали себе праздники. Дядя Сеня извлекал из старенького баяна целый оркестр, а тетя громко и красиво подпевала. Зинаида мастерски гнала самогонку, а дядя Сеня в устрашающих количествах ее употреблял. Тетка, впрочем, тоже немножко употребляла. Правда, это «немножко» никто не измерял. В деревне попивали многие, но так залихватски-весело получалось не у всех. Усваивалась огненная вода непросто, при этом на окружающих выплескивалась лишняя энергия вкупе с накопившимися с прошлого праздника обидами. Вот тогда улицу и оглашали истошные вопли. Гоняли супруги друг-друга по-очереди, и прежде, чем броситься на выручку, друзья той и другой стороны прислушивались к оттенкам вопля, пытаясь определить пострадавшего. А поскольку оба говорили и орали хриплым прокуренным баском, то это было не простым занятием.
На этот раз явно голосил дядя Семен, так как, извергаемые им ругательства были исключительно женского рода. Мы с Лилькой рванули через дорогу. Дядя Сеня весьма дальновидно нарезал круги вокруг дома, надеясь, что тетя Зина, с ее немалой комплекцией выдохнется быстрее, чем он. Он на полном скаку налетел на Лильку, и едва успел затормозить, чтобы не составить кучу-малу. Лилька обхватила его руками и намертво сковала в объятиях.
– За что?! – заревела Лилька. – Дядя Семен, за что?
Сказать, что дядя Семен был удивлен, значило исказить истину. Он покорно замер в Лилькиных цепких руках и только тяжело дышал. Но уж, как была удивлена тетя Зина, это словами просто не описать.
– Уже, – задыхаясь, просипела тетя Зина, вывернув из-за угла, – уже и девок тискает, кобель проклятый!
– Да, сама она, дура, навалилась, – попытался отодрать Лильку дядя Семен.
Но Лилька так самозабвенно рыдала, сцепив руки в замок, что проняла даже толстокожую, как мамонт, тетю Зину.
– Ну, чего, ты, девка, чего? – она попыталась разжать Лилькины руки. – Чего ревешь-то? Все живы.
– А вы че-е-го, – захлебываясь в плаче, провыла Лилька. – Кричали же, «убивают».
Супругов такой простой, казалось бы, вопрос заметно смутил.
– Да, нет, мы так, – стал убеждать нас дядя Сеня. Я удивилась еще больше, потому что всегда и во всем у дяди Сени была виновата тетя Зина. И вдруг это «так»! Интересно, сделала я глазки-незабудки. Заметив по моей озадаченной физиономии, что ситуацию ему прояснить не удалось, дядя Сеня бухнул:
– Да просто, мы бегаем.
– И давно вы так бегаете? – осторожно поинтересовалась я.
– Как Люська ушла, так и бегаем – вздохнул дядя Сеня, утирая со лба бисерины пота обтрепанным рукавом красной клетчатой рубашки.
Люська – это почтальон. С чего бы ей вообще переступать порог этого дома? Обычно ее приход-уход в этом доме никак не отмечался. Писать письма и посылать поздравительные открытки, у нас в родне не было заведено. Детей у Талапиных не было. Ближайшая родня жила напротив – то есть я, причем наезжала я не только летом. Стало быть, писать им было особо некому. Рекламными