Мэри энд Лили. Ольга Юрьевна Илюхина
искал плохо? – забеспокоилась Зинаида.
– Искал, – усмехнулся дядька. – Весь дом простукал, подвал перекопал, огород раза два на пол-метра в глубину перепахал. Ничего нет. Если чего и есть, то не в доме. Знаешь, как в старину клады скрывали? У трех дорог, между трех дубов, в глубоком колодце… Короче, фиг найдешь.
– А чего тетя Катя замуж не вышла? – задумалась я.
– Не расхватали, да и время тяжелое было, революция эта, ети ее. Времена тяжелые пошли. Потом, она на лицо проста была, красавиц-то в роду не было, – ответил Семен и, скосив на меня глаза, добавил, – кроме тебя, конечно. Замуж мать так и не сходила, а я родился в тридцать четвертом году, случайно. Матери-то уже сорок к тому времени стукнуло. Ванька год, как женился, так что было кому меня нянькать. Так вот мы и жили. А в тридцать седьмом году Ваньку забрали, так что остались в доме – две бабы и я, за мужика. В тридцать девятом году Иван Прохорович вернулся, страшный, худой, но главные органы, к счастью, не пострадали.
В этом месте повествования дядя Сеня воздел к верху указательный палец, как иллюстрацию к слову «органы».
– Года не прошло, как Евгешка народился, батя твой. Стало в хате тесно, и нам с маманей построили этот дом. – Дядя звонко хлопнул ладонью по столу. Мы с тетей Зиной подпрыгнули.
– Ты про эту расскажи, про эту, – встряла тетя Зина. – Помнишь, ты говорил, что после войны к вам приезжала девчонка.
– Ну, да. – Почему-то покраснел дядька. – Приезжала. В 1950 году, что-ли. Да не помню я! Откуда мне знать, кто приехал, кто уехал. Мало ли кто к нам шлялся! Черт ее знает кто!
– Она же сказала, что мать ее звали Анной, и что она умерла. – Буркнула тетя Зина. – Сестра твоя двоюродная, между прочим.
– Щас! – разозлился Семен. – Ни документов при ней, ни денег. Не то время было, чтобы всяким побирушкам верить.
– А я все-таки думаю, что эта Танька не врала. – Ты же сам говорил, что она была вылитая мать в молодости.
– Сколько было девочке лет? – спросила я.
– Пятнадцать, нет, шестнадцать. – Неохотно отвечал дядя Семен. – Взрослая уже кобылища была.
– И, что, вы ее так и выгнали? – охнула я.
– Она у нас пожила неделю, – промямлил дядя, – и сама уехала. Материну шаль уперла и пару фотографий. Вот эту, например. Может быть, она по сию пору жива, совесть замучила, она и решила ее назад вернуть. А, шали, в посылке не было? – с надеждой спросил дядя Сеня.
Я покачала головой. Дядюшка печально глянул на пустую бутылку, лег на кровать и демонстративно отвернулся к стене. Тетя Зина зевнула, широко открыв беззубый рот, и я подумала, что следующий раз, приду к ним в гости с паштетом.
На утро я решила, что делать мне в деревне больше нечего. Закрыла дом на висячий замок и двинула на автобус. Народу в город ехало немного, и я уселась у окна. Мимо мелькали деревья и дома, в голове вертелись невеселые мысли.
Сколько я себя помню, рядом всегда была Лилька. Она выскальзывала из любой ситуации, как намыленная. Кстати сказать,