Роман. Бабайка Злая
что ты! Я только напишу по твоей патологии труд, и ты будешь свободен.
Он сделал вид, что сказал правду, а я сделал вид, что поверил. Другой возможности попасть в Библиотеку у меня всё равно не было. Каким бы странным ни казалось происходящее, я начинал верить. Это пугало. Но невозможно было не верить в то, что начало само себя доказывать. Не хотелось только уезжать, не поговорив с Кисси. Я дождался, когда Павле принесёт завтрак и утреннюю порцию лекарств.
– Павле, а ты сможешь передать Кисси записку? – спросил я, потирая место укола.
Медбрат кивнул и даже дал мне огрызок листка и ручку. Я задумался, а потом просто написал: "Нужно поговорить. Ро́ман" и вложил клочок бумаги в руку мужчины. Он хитро на меня взглянул и улыбнулся едва заметно. Наверное, нас принимают за странную парочку. Представляю, какие слухи ходят среди парней. Я поймал себя на мысли, что немного скучаю по привычной жизни. Вроде бы не так давно попал в медкорпус, а ощущение будто вечность. Тишина здесь была очень своеобразной, какой-то неживой. Воздух холодный, но неподвижный. Не зря о лазарете у нас травили жуткие байки.
Железный лязг показался мне очень громким. Я высунулся в коридор. Павле толкал впереди себя грохочущую каталку. На ней кто-то лежал, накрытый простынёй от макушки до пяток. Медбрат не особо заботился о пациенте, вёз как придётся. Только когда каталка поравнялась с моей палатой, пришло осознание: под тканью труп. Я видел мертвецов часто. Люди умирают на улицах, и никто не закрывает их лица. Приезжает серая служба, забрасывает труп в мешок и увозит в специальный цех при сталелитейном заводе. Там их и сжигают, а прах используют для удобрения городских теплиц. Когда-то давно мертвецов закапывали в землю вроде бы, но эти времена сгинули вместе с верой.
Я вышел и тихо прокрался за Павле, который успел свернуть в конце коридора за тяжёлую железную дверь. Почти от самого входа коридор понижался, освещённый бледными холодными лампами. Я слышал лязг каталки и шёл за ним, как зачарованный. Спустившись примерно на этаж, я почувствовал, как похолодало, сквозь тонкую ткань тело ощутимо пробрало. Прямой коридор заканчивался ещё одной дверью. Я успел заметить, как она закрылась за Павле и припустил почти бегом. Приоткрыв её, я застыл. Медбрат шёл мимо рядов ячеек, похожих на шкафчики для одежды. Только занимали они почти всю ширину комнаты, оставляя проход только для разворота каталки. Мужчина открыл одну ячейку, посмотрел на номер, записал в планшетку и, выдвинув железный поддон, переложил на него тело.
Из-под простыни выскользнула синюшная рука. Я узнал её. Даже с расстояния в два десятка шагов я видел тёмный узор запавших вен, шрам на кривом сломанном пальце, которым так часто хвастался Ниро́. А выше локтя подсохшая кожа висела зеленоватым серпантином, обнажая переплетение разорванных мышц и желтоватое пятно кости. Павле подобрал конечность, пряча её под покрывало, потом прикрепил бирку к ноге трупа и задвинул его в ячейку. Я прикрыл дверь и быстро пошёл по коридору. Не хотелось, чтобы медбрат застал меня здесь. Только сейчас появилось чувство