Реквием для иллюзий. Владимир Токавчук
знали все изначально, – заговорил я. – С того дня, когда мы пришли к ним с цветами и шампанским. И когда они в первый же день дали нам. Или мы им, тут хрен поймешь. Впереди был целый учебный год, последний, оттого долгий, и девки решили провести его весело. Напоследок взять от студенческой жизни все, что можно. Веселые вечера с мальчиками, выпивка, трах, тусовки. Это лучше, чем дрочить по вечерам клитор и грустно бухать на кухне за свой счет. Но они не собирались выходить за нас замуж. Потому что мы – голожопые студенты. И будем такими же голожопыми еще не год и не два после окончания. Рая хотела жить в Москве. А сколько стоит снять квартиру в Москве? И вообще хотела ли она ее снимать? Ведь она прекрасно отдавала себе отчет в том, что с ее внешностью в Москве можно цепануть богатого мужика. И Катя такого же мнения. Только она еще не решила, чего хочет. Но точно не жить со свекровью – кандидатом филологических наук, пусть даже и на Невском проспекте. Девки весело провели остаток студенческой жизни и дальше мы в их планы не входили. Вот и все.
Мой старый добрый дружище Степлер молчал, смотря куда-то в точку за горизонт. Наверное, где-то в глубине души, он сам всегда понимал это, но не хотел себе признаться, потому, что люди склонны верить в хорошее. А может и не понимал, влюбившись в Раису Сиваченко по уши. Так или иначе, ему было очень хреново, гораздо хреновее чем мне, потому что я только что ответил на свой вопрос: «Нужна ли мне Катя или нет?», а он давно был уверен, что Раиса ему необходима, и вопросов никаких не задавал.
– А может они где-то решили перекантоваться? – вдруг ожил Лер. – Просто из-за нескольких дней не хотели платить квартплату за новый месяц проживания, например. И все, что ты сейчас сказал, Щербаков, это все бред твоего ёбн…го писательского мозга. А, Костян? Как тебе такой вариант?
Первая реакция при случившемся несчастье – это его отрицание.
– Ты думаешь, мне это все приятно, и Катя для меня пустой звук? – ответил я. – Ты думаешь, я в восторге, что девушка, с которой я провел год и собирался встречаться дальше, взяла и без объяснения нарезала? Что в итоге я оказался даже не достоин банальных слов прощания, которые говорят при разрыве? – на какой-то момент я замолчал, а потом добавил: – В семь у тебя поезд и если ты прав, то все закончится хэппи эндом на перроне вокзала.
– А если прав ты? Чем все закончится? Как жить дальше, если прав ты? – в конце Степлер перешел на крик.
Я не знал, что ответить этому обескураженному красноярскому парню.
Я не знал этого и в семь вечера того же дня, когда Сиваченко так и не появилась, и мы пошли сдавать обесценившийся билет. Я не знал этого в полночь, когда мы нажрались в песочнице какого-то питерского двора, и пьяный Стэп упал рядом с забытой кем-то детской лопаткой. Я не знал этого, когда Степан Лер возвращался в Красноярск, а я провожал его на поезд. Я не знал этого, потому что знал другое – от такой боли никакие слова не помогут. В такой ситуации человек должен сам справиться с забвением, в бездну которого его кидают отчаянье, боль и обида, найти в себе силы возродиться из пепла, как птица