У светлой пристани. Вячеслав Викторович Сукачев
на протоках от карася отбоя нет, и почти каждый вечер угощал Светлану свежей ушицей…
Под самый вечер в амбулаторию пришла Таисья, Нинкина мать, высокая и все еще статная женщина. Мягко и напевно она поздоровалась со Светланой и степенно присела у стола.
– Скучаешь, милая? – ласково спросила Таисья. – В наших деревнях-то редко болеют. Разве только мы, старухи. Да и то, пока спохватишься, хворь-то и отстала… Я тебе, милая, молочка принесла да яиц десяток, ты уж не побрезгуй.
– Да что вы, тётя Тая, – зарумянилась Светлана, – не надо мне ничего.
– А я тебя, что ли, спрашиваю, надо ли нет ли, а коль принесла – не отказывайся. Порядок у нас такой. Слава богу, еще не забыли. Вы-то, молодые, может быть, и позабудете, а нам уже как-то не с руки… И за Нинку спасибо. Роды хорошо приняла. Теперь от наших баб отбоя не будет. Летом-то недосуг, а к зиме готовься – гуртом попрут.
Глаза у Таисьи строгие, неприступные и черты лица под стать: загрубевшие от солнца и ветров, а вот голос мягкий, ласкающий, с едва уловимым оканьем.
– Болит у меня, Светуля, – неожиданно пожаловалась Таисья, – в животе что-то болит. Ты бы посмотрела, будь ласка, может, что и прощупаешь. А если и не услышишь ничего – мне все одно лучше будет, рука-то у тебя лёгкая, девичья…
Таисья вытянулась на кушетке и, прикрыв глаза, тихо говорила:
– Ах, девонька, кабы знала ты, как у бабы нутро может болеть… Как захлестнет от низа живота и все выше и выше, под самое сердце подкатывается.
Светлана осторожно щупала рыхлый, теплый живот Таисьи. Даже под легким нажимом пальцев он уходил глубоко внутрь, а там угадывалось что-то твердое, нервно пульсирующее.
– Надсадились вы где, тетя Таисья, вот оно и болит. – Светлана осторожно массировала живот, и женщина напряженно прикрыла глаза, от чего ее глазные впадины стали необычайно глубокими и темными.
– Эк ты, открытие сделала, – усмехнулась Таисья. – Да кто же из нас в войну не надсаживался? Кто голос сорвал, кто живот… Мешки, они знаешь какие были? Ты не знаешь, да и слава богу, хватит и того, что мы это узнали. Дак я ведь и после надсады в этом животе пятерых переносила, и ничего им, все живы-здоровы… Ну и ладно, и будет, Светуля, спасибо тебе и на том. Теперь уже нас, видно, только могила излечит.
Таисья поднялась с кушетки, быстро оправила юбку, что-то невидимое стряхнула с неё и заспешила, засобиралась домой.
– Теперь уже и коров скоро с пастбища пригонят, – сокрушалась она, по-доброму глядя на Светлану, – а у меня птица не кормлена, ужин не сготовлен, разлеглась я здесь, господи.
В это время в распахнутом окне мелькнуло что-то белое, и на крашеные половицы упал букет черемухи. Все это было настолько неожиданным, что и Светлана и Таисья некоторое время молча смотрели на него. Первой спохватилась Таисья, выглянула в окно, потом бережно подняла пахучие ветви и с тихой улыбкой положила на стол перед Светланой. Женщины ничего не сказали друг другу, но этот неожиданный букет каким-то образом сблизил их, словно бы стёр последнюю