Театр тающих теней. Словами гения. Елена Афанасьева
все же! – кхекает цензор. – Нужно быть аккуратнее. Тем более вам сегодня на такой прием!
Мимо.
Мимо обнимающихся, орущих, выпивающих, мимо.
Сорвала удушающую бархотку, которую три часа назад костюмерша, как удавку, застегнула вокруг шеи.
– Писк сезона. Парижский «Вог», январский номер уже 1974 года. Из Марселя привезли. Брат ее матери ходит на торговом судне. Вот! Смотрите! А она – «не надену». Хорошо, директор заставил! Недавно еще такой скромной была, а теперь эти звездные капризы – не надену! – раскуривая очередную сигаретку, костюмерша жалуется оператору, на которого имеет виды.
Оператор слушает, кивая головой китайским болванчиком. Еще с середины дня он веселее, чем положено от стакана домашнего вина на обед, явно фляжка с крепким порто у него во внутреннем кармане куртки, что во время прямых эфиров строго запрещено, но сегодня же Новый год.
– Если б не выкинула ребенка, когда наши на Уэмбли обыграли Советы, может, все сложилось бы иначе. – Оператор, как любой мужчина в этой стране, измеряет жизнь футбольными чемпионатами.
– Луиш ей не пара. Еще один ребенок ничего бы не изменил. Лишь бы он опять сюда не явился. Прошлый раз синяк ее целый час театральным гримом замазывала…
– Светом я тогда ее «замазал», диффузион поставил! Хорошо, что это не новости были и можно было с фильтром поиграть.
Оператор разговор вроде бы и поддерживает, но совсем не так, как хочется костюмерше. То про футбол, то про осветительные приборы, то, что совсем уже неприлично в разговоре с дамой, про выкидыш новой телезвезды Эвы Торреш говорит, но на продолжение новогодней ночи не намекает. И костюмерше приходится шумно затягиваться, оставляя следы красной помады на фильтрах сигарет, докуренных лишь до середины. По этим длинным окуркам с красными ободками от помады ее можно было бы найти в любом лесу – просто Мальчик-с-Пальчик с бюстом пятого размера.
Корсет Эва бы тоже расстегнула прямо в студии, но корсет не туфли, так просто не скинешь. Пыточное орудие! Как она его раньше носила, когда мать заставляла надевать в церковь и по праздникам! Утром к причастию удалось сходить без корсета, так здесь не отвертелась.
С корсетом придется тянуть до гримерки, а бархотку с царапающейся органзой сейчас сорвать.
– А вы де́ржитесь, деточка! – часом ранее, выходя из кадра на рекламной паузе, обратилась к ней Амалия. Великая. Такая туфли на публике не сбросит и бархотку с шеи не сорвет.
В детстве, заглядывая через дорогу в окно дома напротив, где появилось невиданное чудо с движущимися, как в кино, картинками – телевизор, Эва мечтала, как вырастет и будет вести передачи, в которые будут приходить все самые известные артисты. Весной, когда распахивались окна, картинка в окне из немой превращалась в звучащую, в которую то и дело врывался дребезжащий по их улице и звенящий на крутом повороте трамвай. Из того окна впервые слышала голос Амалии Родригеш. С тех пор фаду и Амалия слились для нее воедино.
Узнав, что главред навязал на новогодний эфир другого исполнителя фаду, Жуана Брага,