Куда приводят сундуки. Вера Мельникова
я просто вышагивала челноком по аллее.
На кухне всё было готово к вечерней диктовке: механическая печатная машинка, ровесница отца (отец не доверял современной электронике), две большущие чашки крепкого чёрного чая, с половиной содержимого сахарницы – каждая, раскрытые тетради, испещрённые стремительным отцовским почерком с разноцветными пометками: стрелками, кружками, палочками и какими-то раковинами неизвестных науке моллюсков прямо поверх текста; плоская хрустальная ваза, давно приспособленная под сухарницу…
Отец уже ходил по кухне, руки в карманах. Иногда он останавливался и, чуть приседая, наклонял корпус назад и вперёд, как будто кланяясь или раскачиваясь. Одновременно он морщил лоб и надувал щёки…
– Пап, мне не нравится в предыдущей главе их разговор… Помнишь, ты говорил, что у тебя однажды их диалог уже не складывался: может, им вообще не надо пока ничего обсуждать, как думаешь?
– Разговор? Ты права. Давай уберём его полностью. Действительно, ещё успеют наговориться. Я вот что решил: мы их сегодня посадим в поезд, а уже в поезде подкинем им яблочко раздора. Как тебе? И вот очень меня будет в сложившейся ситуации интересовать, что они наврут друг другу теперь, эти герои.
– А я бы их до самого конца в полном молчании довезла, а уже там, утром…
– Сейчас посмотрим. Давай так: «Ленинградский вокзал пустел. Мурманский поезд…»
Стук в дверь прервал диктовку. Отец застыл посреди кухни, удивлённо подняв брови. Пёс молча вылез из-под обеденного стола, зевнул, потянулся и начал оглашать дом грозным лаем. Ирина и отец переглянулись.
– Ну и охранника ты привела, – улыбнулся отец, направляясь к входной двери.
Пёс опередил отца и выскочил в тёмный сад, уверенно взяв курс на калитку. На крыльце никого не оказалось. Зато на улице, под фонарём, отец увидел маленькую фигурку, размахивающую руками, и пса, который виляя хвостом и припадая на передние лапы, прыгал вокруг прохожего.
– Шарик, фу!! Шарик, фу!! Фу, тебе говорят, бестолочь, пальто порвёшь! Лев Георгиевич! Лёва! Да что же это?!.
– Ирина, нашего пса, оказывается, здесь именуют Шариком, – сказал отец, одевая на ходу телогрейку. – Надо идти отзывать его, пока не пришлось покупать кому-то новое пальто.
Но пёс, выполнив свою охранную повинность, отлаяв положенное, сам вернулся на свой прежний пост, под стол. Под фонарём же осталась старушка, прижимавшая к груди маленькую сумочку неопределённого цвета. Поверх её меховой шапки был туго натянут серый пуховой – бывший когда-то пуховым – платок. Под подбородком у бабульки красовалась загадочно мерцавшая крупная брошь.
– Лёва! Вы взяли Шарика? Зачем Вам эта обуза? – жалобно пропищала женщина.
– А, Надежда Платоновна! Здравствуйте! Это Вы стучали сейчас?
– Я. Но я услышала, что у Вас собака и побежала обратно.
«Это правильно», – подумал про себя Лев Георгиевич.
– Пальто то ваше цело?
– Да, не беспокойтесь.
На самом