Безславинск. Михаил Болле
узникам замка Иф салют!
Не к месту пошутил питерский гость, чем вызвал, мягко выражаясь, недоумение на лицах многих безславинцев.
– Какие это мы тебе узники, москаль? – послышалось из толпы гостей, но Вахлон, не обращая ни на кого внимания, схватил на руки подбежавшего к нему Рыжего жоха,
– Здорово, племяш!
– Дядько Ваня! Чого мени з города привёз? – хотел знать племяш.
– Людон! Да хватит тебе уже орать! – наехала на продавщицу прокурорша Ромакова, пострадавшая от пчелиных укусов в гораздо большей степени.
– Это оправданно! – встал на защиту участковый инспектор Ябунин, – И даже небезопасно! Люсяня потерпевшая…
– Я думал, ты прикололся, что на мотике прикатишь! – не переставал восторгаться Генка, – Прямо из Питера! Надо ж!
– Я, вообще-то, за свои слова отвечаю обычно, – с расстановкой заявил Вахлон. – Ты же знаешь, братик.
– Знаю. А у нас тут такое творится! Война, в натуре! Я после свадьбы сразу в ополченцы подамся! Эти бандэровцы поперёк горла мне стоят. Может, и ты у нас тормознёшься? Тут ведь сейчас судьба русского народа решается…
После этого неожиданного предложения Вахлон задумался, опустил племянника на седло мотоцикла и достал из небольшого рюкзака рулон туалетной бумаги, целиком исписанный комплиментами. – Поглядим, – и продолжил копаться в вещах. Следующее, что появилось из рюкзака, была упаковка с петардами, которые Вахлон вручил своему «племяшу»,
– Это тебе, пацан, жги по полной! Вот и вам, молодожены, из Питера, так сказать, неординарный и реально прикольный подарок. Мой подарок называется «54 метра нашей любви». Здесь на каждом метре разные комплименты написаны, три дня писал, старался.
Генка с Викой переглянулись, и в их глазах повис один и тот же неразрешимый вопрос: «Едрён-батон! И шо нам с этим делать? Даже жопу не утрёшь…». Тут появился Кузьма с дымарём и ведром воды. Он начал активно окуривать своё произведение – арку – и обрызгивать её водой. В Лану Дмитрину, показавшуюся из кустов смородины, одноглазый Кузьма пустил из дымаря устрашающую струю.
Такую же струю пустил он в неё прошлым августом, когда отсверкал жаркий июль, отцвели пахучие кустарники, но по теплым долинам доцветали ещё цветы. Воздух был густ и пьян.
Лана Дмитрина, подстать воздуху – густа в чувствах и пьяна разумом – пришла на пасеку Кузьмы, расположенную за его большим сараем, стоявшим в нескольких дворах от особняка прокурорши.
Кузьма снял крышку с улья, чтоб вставить добавочную рамку. Обеспокоенные пчелы закружились над одноглазым «пиратом».
– Дурні, ось я вас димком! Дим-то вам не за смаком!
В глубины медвяного царства Кузьма пустил из дымаря едкую струю. Одна из пчелок залетела под футболку Ланы Дмитрины, под мышкой зажужжала, и боломутная женщина заорала, замахала руками. На предсмертное жужжание пчелки рванулись десятки её сородичей, с ходу жаля.