.
Бог простит нам этот грех, тем более, что ваш алкоголизм, Иван Мефодьевич, особенный, русской природы. Я вижу, что пьете вы от грубости и несовершенства мира.
– Мира? – безучастно спросил художник.
– Я не имею в виду название кинотеатра, в котором вы работаете, хотя… – Сочинитель задумчиво улыбнулся. – Ваш кинотеатр, который, кстати, находится неподалеку от церкви, весьма оправдывает свое название.
Курочкин присел на краешек стула и слезящимися мутно – красными глазами смотрел прямо перед собой в одну точку. Кажется, будто даже полуобнаженная китайская дива, способная вдохновить на творчество и обольстить сотню утонченных художественных натур, не произвела на Курочкина никакого впечатления. В настоящие мгновения тяжкого похмелья он был глух и слеп к живописной силе могучего бога Эроса. Чтобы поднять градус его творческой активности хоть на какую-то высоту, нужен был иной градус – градус его величества Бахуса. И он нашелся благодаря волшебному перу сказочника. Когда Госпожа Янь, подобно паруснику, вплыла в комнату с подносом в руках, на котором знаменосно реяла запотевшая поллитровка «Растяпинской» в окружении закуски и стограммового граненого стаканчика, символа целой имперской мухинской рабоче – крестьянской эпохи, – глаза художника заблестели, и сам он точно ожил.
Дело в том, что сия живописная картинка, помимо предвкушения доброй и крепкой выпивки, вызвала в Курочкине волну приятнейших ностальгических воспоминаний. Ведь именно Иван Мефодьевич некогда по просьбе хозяина растяпинского вино – водочного комбината Баумана разработал лучший рекламный плакат его продукции, глядя на который даже у равнодушного к водке обывателя слюнки текли как у собачки Павлова. И было из-за чего! На развороте любимой местной газеты «Растяпинская правда» лежал огурец с помидором, лучок, краюха черного хлеба, а в центре этой композиции Эйфелевой башней вздымалась запотевшая бутылка «Растяпинской», которая точно подмигивала со своей недосягаемой высоты всем прочим маленьким тварям, приглашая их насладиться, экая прелесть… И с какой недоброй иронией платит жизнь дивиденды за это произведение автору!
Курочкин спешно поблагодарил за угощение сочинителя и Госпожу Янь, наполнил дрожащими руками стограммовый стаканчик, выпил, крякнул от удовольствия, закусил половинкой помидора, после чего выдохнул часть своей душевной горечи и проговорил с тонким пониманием процесса:
– Дай Бог не последняя. В таких случаях наш профессор Рослик приговаривал так: «У нас запляшут лес и горы». Мр-р-р, хорошо!
Захрустел огурчик, пошел в ход и хлеб с лучком. Душа Курочкина постепенно устаканивалась. Захотелось поговорить. Но прежде он налил еще одну стопку и выпил.
– А я слыхал, что вас будто похоронили где-то здесь на страховском кладбище, – заметил Курочкин, отчего-то расплываясь в блаженной улыбке. – А у вас тут, как я погляжу, рай. Настоящий мусульманский