Нож. Ростислав Алексеевич Скрипкин
кусочек поплотнее этого господина! (взгляд на сидящих рядом, беленькие зубы и легкое лебединое гоготание, подкрепленное общим кудахтаньем)».
Стерва, как я и думал…
В блоке под номером четыре царила тишина и покой, перебиваемые лишь чьим-то похрюкиванием, храпом и сухим кашлем. Когда Джек и двое его сопровождающих находились еще за пределами данной структуры, заключенному сразу бросилось в глаза расположение тюремных блоков. Они буквально стояли друг за другом, отшагивая на несколько метров, дабы не оказаться в тесноте и четко обозначить свои границы. Облицовка кирпичных стен держалась слишком неуверенно – под ней было опасно находиться даже днём, не говоря уже о ночи, притупляющей восприятие окружающих объектов. Сами стены походили на покачивающиеся из стороны в сторону костяшки в домино – каждая последующая, начиная с первого блока, становилась все ниже, и сами здания из-за этого теряли свою прежнюю форму. Четвертый блок стал в этой цепочки последним, самым тощим среди своих статных собратьев, растерявшим в их глазах весь свой объём и силу духа.
Джек, вслушиваясь в многоголосый хор закоренелых мужей, представил, как доживает свой век в доме престарелых, поправляя после каждой шутки товарища свою вставную челюсть, имея при себе металлический горшок и сухой гренок, аккуратно завернутый в салфетку, или в целлофан. Такая перспектива пугала восприимчивую молодость. Но одно, конечно, успокаивало – чем взрослее оказывался заключенный, тем меньше вопросов возникало к новенькому. Особенно, если это старик, у которого ты не отобрал гренок.
Проходя сквозь несколько рядов камер сначала на первом, а после и на втором этаже, Джек из любопытности заглядывал в каждую, пусть и на одну, максимум две секунды, знакомясь с «местными» (в первых двух камерах они, своей обезвоженностью и сухопаростью напоминали выдолбленный из камня брак, то есть совсем остроугольное изделие). Состояние помещений на твердую троечку – отельных удобств пока еще не разгляделось, из обещаний шофера вышла только одна шлюха, да и та неприветливая.
Увесистые ключи весело стукались друг о друга железными головками и бородками, создавая перезвон и ауру проклятий проснувшихся узников в сторону громких охранников. Тяжелая решетка медленно отползала в сторону, издавая жуткий скрип и такой звук, будто стекло царапали острым гвоздём. От такого проклятий уже было не счесть – теперь не спало примерно одной трети всего этажа. Кто-то колотил руками и ногами по койке, словно младенец, не обнаруживший материнскую сиську, другие сворачивались в клубок, зажимали ушные каналы обеими руками и громко скрипели зубами, словно требуя вернуть тот момент, на котором они уже вот-вот приоткрыли сундук, полный драгоценными камнями, или нажирались до отвала, как в последний день пролетевшей мимо них жизни, а если фантазии не хватало совсем, то совокуплялись с каждой встречной, выкрикивая свое имя, имя человека, готового поиметь всех