Лиза. Татьяна Краснова
в такие дремучие места, а город рядом – вон он, городской парк, наверху, где две березы растут, обнимая друг друга. Дерево любви, на которое все разноцветные лоскутки привязывают. А старушка, улыбаясь морщинами, объяснила им – больше жестами и качанием головы, чем словами, – что любовь тут ни при чем, люди придумали игру и играют, а дерево совсем не для этого.
А для того же, для чего и пень, догадалась Лиза.
Она каждый раз здесь умывалась в ручье, и старушка зачерпывала воду по течению – немного из ручья и немного из озера, в которое он впрыгивал водопадом. Утиралась она носовым платком – мама каждый раз клала ей в кармашек новый, потому что мокрый старушка повязывала на ветку березы, что-то приговаривая.
Лиза заглядывала в озеро – вода была зеленой-зеленой, в ней отражалась трава с крутых берегов, и много травы росло на дне, – и получалось, что озера тоже было два, и они показывали себя по очереди, и перемешивались. Вдруг отчетливо высвечивалось дно с осокой и водорослями – и тут же пряталось, и оставалась только поверхность и отражения. Озеро играло с Лизой, и Лизы точно так же было две – одна на берегу, другая там, внизу, в зеленом мире, сливаясь с ним зеленым платьем, – но тут же по поверхности шла рябь, и водяная Лиза исчезала, и настоящая не успевала ее рассмотреть.
Лиза тем летом вообще не видела своего отражения – все зеркала на даче куда-то необъяснимо исчезли, как не было их и в избушке. Не заметить этого она не могла, но и не огорчилась. Те же медсестры, которые жалели больных детишек, однажды наперебой потешались над ней, полагая, что их никто не слышит:
– А шея-то, шея – как у гусенка!
– А глаза-то, глаза – в таких кругах – прямо панда!..
И Лизу никогда не тянуло рассмотреть свое лицо в зеркале или просто скорчить себе рожу.
Когда же Бурматовы вернулись в город, из темной прихожей навстречу Лизе шагнула незнакомая высокая девочка с сосредоточенным лицом, совсем ее не замечая и глядя куда-то насквозь – и Лиза успела испугаться, прежде чем поняла, что это их трельяж стоит на прежнем месте.
– СОВСЕМ спятила, к шептунье девочку потащила!
– Что плохого в народной медицине? Чего орешь на весь дом?
– Ага, боишься, что услышат!
Лиза не первый раз слышала слово «шептунья» и не переставала удивляться: старушка никогда ничего не шептала. Это ведь о ней кричит папа.
Обычно проблемы в семье обсуждались с позиций «рационально» и «практично». Но если речь вдруг заходила о родственниках, неизменно следовал большой взрыв. Причем о каких-то неведомых, которых Лиза с Аней не видели и уже не увидят, и о которых в спокойном состоянии не упоминалось. Только по случайным обрывкам можно было понять, что кроме деда Бурматова, лихого, молодого, в буденновке, с саблей, портрет которого стоял на серванте, был еще какой-то дед. Однажды мама достала фотокарточку: усатый моряк стоит во весь