Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года. Группа авторов
– и досок, и железа, и разного барахла…
Утром Гена приходил молча мириться. И мне вдруг как-то очень жалко его стало. Ведь в той мастерской на Столешниковом он всегда был в центре событий, в центре людей. Там был его мирок, его гнездо, его ритм пёстрой сумасшедшей жизни, там все его знали. Это его питало, давало настроение. И всё это реально исчезает, исчезло уже, как дым… А теперь – будто последний акт спектакля, будто эпилог. Богом всё вымерено и продумано.
Гена встал около двух дня, позавтракали. Он дозвонился в Министерство культуры – решения по званиям ждут не раньше начала февраля. Стал звать меня опять на Столешников – перевезти какие-то рамочки. Я отказалась. Посуда, щи, чинила ему пиджак. Он смотрел газеты, новости по ТВ, опять лежал и молчал. Потом заговорил про поездку в Красноярск к отцу на 80-летие. Пришлось звонить в справочное: плацкарт в Красноярск стоит 231 000, купе – 362 000 рублей. В начале шестого Гена вдруг оделся, ушёл раздражённый, не простился…
Я убиралась, мыла полы. Часа через три Гена вернулся, привёз рамочки. И устроил скандал – почему я не поехала с ним на Столешников. Кричали, упрекали, угрожали… Я, обиженная, собралась домой. Он: «Прощенья просить не собираешься?» – «Нет! Ухожу!» – «Куда?» – «Куда ты меня послал!»
И ушла. Но… постояла у ворот и вернулась обратно. Мир.
Вечером опять несколько раз Гена порывался ехать на Столешников, рисовать ночной слом дома. Каждый раз звал меня, и каждый раз у меня начиналась невыносимая зевота. Так и не поехали, я втайне радовалась. Гуляли в нашем саду, бегала, крутилась под ногами Марта, даже какое-то обновление чувств появилось. Гена вдруг говорит: «Был бы тут рядом сумасшедший дом – я бы там рисовал…»
19 января. Пятница
Сегодня вроде выспалась (после вчерашней кульминации выяснения отношений). У меня всю эту неделю от душевного неравновесия каждый день обжираловка. Всё очищение организма в течение двух последних лет – всё спустила за эти дни (и вообще за последние 2–3 месяца). Лицо стало жёстким, душа какая-то опустошённая…
Гена встал в час и сразу включил ТВ – как там с заложниками парома «Аврасия» в Турции (вроде развязка). Приходил Николай Дмитриевич, завхоз из «Канта», просил у Гены на время два бревна-бруса, чтобы спустить легковушку с кузова грузовика. Гена дал. Звонил Тактыков – что наш дом на Столешниковом уже почти сломали, только фасад оставили. Гена мне с горечью: «Зря мы вчера не поехали, дом похоронили без меня… Это как похороны матери».
У меня тоже слёзы на глазах. Гена: «Чего ты ревёшь?» – «Я вспомнила, что все мои близкие умерли без меня… Я чёрствая и подлая, только маскируюсь благоразумной. Видно… как мы поступаем, так и с нами поступают». – Гена: «Да, наверно… Теперь дом наш на Столешниковом разве что во сне приснится…»
Обедали. Гена снова уснул, хотя и собирался на Столешников. Я – за продуктами. Обошла окрестные магазины, была на Рогожском рынке, вернулась около пяти. Гена проснулся, опять следил за событиями по ТВ. Неожиданно без звонка пришёл Аксёнов