Старушки подружки. Валерий Вяткин
в кафе та старушка в шляпе, которая чуть повыше и чуть упитаннее, начинала производить впечатление. Например, она могла сказать такую фразу:
– А знаешь, Ася, вся наша жизнь – это всего лишь атрибуты десятого аспекта. Без предикатов… Ничего возвышенного в ней нет. Сплошные залежи холодной прозы, и ни одной проталины счастья.
После этой фразы губы коромыслом она не делала. Потому что это было не утверждение, а констатация факта.
Вторая старушка в это время деловито доедала свой пирожок, потом быстро вскидывала хитрые глаза с тонкими коричневатыми веками, вытирала салфеткой морщинистые губы, смотрела в окно, поправляла кофточку кисейную, смахивала белые крошки с темной юбки, трогала широкополую шляпу с атласным бантом и переспрашивала:
– Что? Что ты сказала?
– Э – э – э! Всё равно не расслышишь. Не буду повторять.
– Ну и не повторяй, ну и не надо, – обижалась Ася.
Когда полдник завершался, когда есть вставными зубами было уже нечего, – та старушка, которая была профессорша, элегантно поправляла волосы и предлагала:
– Может, посетим Эрмитаж?
– А что там? – переспрашивала Ася, некрасиво пожевывая губами.
– Говорят, коллекцию Эдгара Дега обновили. Какой-то меценат две картины подарил. Купил на аукционе во Франции.
– Да что ты говоришь! Неужели, правда!?
– Что-то новое, говорят. Все газеты об этом пишут, разве ты не читала?
– Нет, не читала.
И старушки направлялись в Эрмитаж. Осторожно переходили дорогу. Зигзагами пересекали Александровский садик мимо памятника Гоголю. Шли, шли, шли и приходили на набережную Невы, которая в мраморе вся до самого горизонта. Там северный ветер начинал их продувать. Продувал, продувал, продувал, да так сильно, что старушкам в шляпах после долгой ходьбы зябко становилось. Они боялись простудиться, боялись, что шляпы ветер унесет. Поэтому спешили в кассу Эрмитажа, чтобы приобрести билеты со скидкой, которая полагается всем пенсионерам в шляпах, которые молодятся.
Идти в зал французских импрессионистов нужно было мимо статуй Родена. А у Родена в Эрмитаже только любовные композиции. То есть, примерно то же самое, что они в сквере у распущенных молодых людей видели, только ещё хуже. Потому что все молодые люди у Родена в Эрмитаже голые.
Когда Ася проходила мимо этих скульптур, она сильно нагибала одну полу выцветшей шляпы, чтобы не видеть всей этой непристойности. Потому что ей было неудобно. А её подруга, наоборот, нисколько не стеснялась рассматривать. Ей даже нравилось это все нехорошее сплетение мраморных и страстных тел.
Однажды профессорша сказала Асе, что в этом сплетении обнаженных тел у Родена поэзия есть. Это не просто любовь, это настоящее живое искусство, это музыка, запечатленная в белом мраморе… Ахматову любит и такое говорит. Ну, какая может быть поэзия в сплетении голых тел? Какая музыка? Это нехорошо. Это в старости раздражает. Завидовать не хочется, а повторить нельзя.
Пред входом в зал французских импрессионистов