Старушки подружки. Валерий Вяткин
такого не придумали и миру не подарили. Только пакости разные. А французы… Ах! Что там говорить! Кто сказал, что русские женщины самые красивые. Глупости это. Француженки лучше всех женщин на земле.
Той, которая не Ася, а профессорша Софья Михайловна, когда-то очень хотелось стать француженкой. Умереть и родится потом снова, только уже во Франции, чтобы жить где-нибудь в Париже на улице с красивым названием Этьен Марсель. Гулять по набережной Сены, восхищаться великолепными готическими соборами, кормить голубей на Монмартре…
А ещё Софья Михайловна любила в Эрмитаже посещать зал Рубенса. Изобилие голых тел на картинах этого мастера её возбуждало. Румянец появлялся у неё на щеках, мелкие капельки пота выступали на лбу. И дышать она начинала неровно. Когда она долго находилась рядом с картинами Рубенса – у неё даже мысли появлялись ненужные в её возрасте. В общем, те самые мысли появлялись, которые посещали её в тридцать лет. В далекой уже молодости.
Ася в зал Рубенса заходила с испугом. Её смущали обнаженные мужчины и женщины. Их массивные, полные скрытой энергии тела, внушали ей опасение. Сухонькая и смущенная Ася, чувствовала себя в зале Рубенса ещё меньше, ещё беззащитнее, чем раньше. Ей хотелось поскорее покинуть это громоздкое помещение с большими картинами, чтобы посмотреть на что-то более уютное, спокойное, умиротворяющее. Она брала Софью за рукав и настойчиво подталкивала к выходу:
– Пойдем отсюда. Тут как-то неуютно мне. Как будто я в общую баню попала.
– Скажешь тоже, – огрызалась Софья Михайловна. – Это же сама жизнь. Здесь всё реальное, можно сказать, живое… Ты посмотри кругом – сколько тут экспрессии, сколько движения!
– Пойдем, – упрашивала Ася.
– К Рембрандту опять? Где старики да старушки.
– Да хотя бы к нему.
И они направлялись в соседний зал, где Ася ничего кроме умиления не чувствовала. У Рембрандта на картинах всего было в меру. Всё прилично, и никакого излишества. Это Асю успокаивало. О Рембрандте она могла даже немного порассуждать. Рембрандтовские старушки и старички казались ей родными. Такими же, как соседи по этажу в её доме на Карла Либкнехта. И лица у них были знакомые. Как раз такие лица, которые Ася видит каждый день в сквере и в магазине…
Из Эрмитажа старушки возвращались удовлетворенные. Им казалось, что день прошел не зря. Кто-нибудь завтра спросит у них, где они были, а они ответят этак снисходительно: «На вернисаже у Клода Моне». На них после этого будут смотреть с недоумением. Кто такой этот самый Клод Моне? Почему они не знают такого? А они принципиально не будут пояснять. Для чего пояснять это тем, кто ничем французским не восхищается. Кто не носит даже шляп с монтаньерками. Кто не знает, что такое настоящее искусство.
День рождения Аси
Как-то у одной старушки, у той, которая Ася, случился день рождения. Раньше никакого дня рождения у неё как будто не было, а тут вдруг случился. Да ещё осенью.
Ася неожиданно вспомнила, что ей исполняется 75. Вспомнила