Пифагор, или Вы будете счастливы. Татьяна Тихонова
никогда и не поймёшь, что он думает!
Дверь каюты отъехала в сторону. На пороге стоял Пифагор. Он что-то сказал по-своему. Это выглядело, как если бы ты забрался в самую гущу леса и начался ветер. Крапивин подумал, что это было похоже, как один раз они с соседом ушли в посадки – сосняк за городом. Услышали, что там раньше маслята собирали. Маслят они никаких не нашли, конечно, и не заметили, что погода сменилась. Небо посерело, потом почернело. Шандарахнуло громом где-то вдалеке. Лес зашумел. До сих пор помнилось, как испугался. Будто заговорили эти высоченные, гнущиеся под ветром сосны, закряхтели, зашептали. Бежали оттуда, себя не помня. Вот и Пифагор сейчас что-то такое же изобразил.
Помолчал. Крапивин с Лапиным тоже молчали. Так сказать, тактический приём – непонимание. Пусть помучается. С Жекой ведь нашёл общий язык. Сидят, смотрят. Пифагор то жужжит, то молчит, то опять дует и шелестит. Вдруг выдаёт:
– Тапки не обнаруживать. Живать. Жено. Жены. Тапки не обнаружены.
Ударение Пифагор сделал на последний слог. Лапин всхлипнул. Перевёл дыхание и говорит:
– Плохо, друг, жить без тапок. Но что ты понимаешь в тапках. Жены-ы, – протянул бортмеханик и не выдержал, заржал в голос.
Пифагор промаршировал в угол и замер.
По коридору раздался топот. Влетел кэп.
– Где Пифагор?! – рявкнул он. – О! Вот он гад! Жеку куда дел, говори? Нет Жеки! Отключай его!
– Вылетел? – хмуро предположил Крапивин.
Ему было жаль Пифагора, но и злить кэпа не хотелось. Так-то он мужик ничего, но войдёт в раж, не остановишь. К тому же непонятно было, где Жека. Обычно он в свободном полёте порхал где-нибудь за ухом у кэпа.
– Ну чего привязался к железяке, кэп? Дверцу, поди, оставил открытой, – укоризненно смотрел на кэпа Лапин.
– Ага, оставил! А Жека собрал кормушку, поилку и свинтил!
Крапивин потянулся к Пифагору, отключил аккумулятор на спине.
– Прости, друг, – сказал.
В наступившей неловкой тишине Пифагор как-то странно чвикнул. Чвикнул!
– Ну! А я что говорил! – воскликнул кэп. И тут же расстроенно добавил: – Или это опять запись? Или он его что… сожрал?!
– Да какая запись, – пробормотал Крапивин.
Пифагор стоял отключенный, не мог он ничего ни записать, ни воспроизвести. Где-то здесь Жека… Но где? В руках у Пифагора не было ничего.
Крапивин неохотно открыл крышку на его груди. Небольшая такая крышечка, гладенькая, заподлицо. Была там какая-то непонятная каморка-пустота. Каждый раз рассматривая Пифагора, думалось – ну зачем она ему.
И точно.
Жека сидел там, в этой каморке. Перед ним стояла кормушка и поилка.
– Поближе к сердцу, можно сказать. Ну, ты даёшь, Пифагор, – усмехнулся Крапивин.
И включил аккумулятор. Засветился маленький светильник в верхней части каморки и, наверное, заработал где-то кулер, потому что пошёл приток воздуха.
– Оранжерея какая-то. А что? Освещённость, приток воздуха, поди, и влажность можно задать, – сказал Лапин. – Может, он тут какого-нибудь детёныша деревьев сохранял…