Магдалина. Александр Алексеевич Волков
могу, петля в глазах, и Лизавета по ночам является, спрашивает, как Олюшка?.. Это он на сорок дней как сорвался, так его и понесло… Вышли мы на кухню, на плите миска глубокая с водой, из нее детские рожки с сосками торчат, за дверью ребенок что-то лопочет, смеется, а Володя на меня смотрит, и у него слезы по бороде текут… Сейчас, говорю, Володя, сейчас, дай только с мыслями соберусь, это ведь тоже так с ходу не делается… Ты, говорю, пока полежи, поспи, я Олюшку покормлю, а потом тебя разбужу, и мы займемся… Говорю, и в комнату его тихонько под локоть подталкиваю. Довел до койки, уложил, виски ему погладил, уснул он и проспал часов пятнадцать, а когда проснулся, я ему сказал, что заговорить его могу, но делать этого не буду… Почему?.. Да потому что… И про “овощного бога” ему рассказал. Да и кроме того, было у меня такое чувство, что не смогу я сейчас ничего сделать, голова другим занята, и так занята, что никаких других мыслей в ней нет и быть не может… Но про это я, естественно, ни звука, а только про то, что надо самому себя в руки взять, волю проявить, а не менять шило на мыло – одну зависимость на другую – потому что еще неизвестно, чем это может для тебя кончиться… Да и не только для тебя, про дочку подумай… Понял человек, задумался, притих, а примерно через час принес мне какую-то папку в пластиковом мешке и попросил спрятать ее в моей дворницкой где-нибудь за старыми метлами и лопатами… Что делать? Отказываться неловко, соглашаться страшно… Однако согласился, взял, еще в два мешка обернул и в песок закопал, которым я тротуар в гололед посыпаю… Если, думаю, выкопают папку, скажу, что понятия не имею, как она туда попала, ящик-то открытый, кто угодно мог зарыть… Но щуп на всякий случай из проволоки сделал и по утрам, прежде чем песок брать, тыкал, проверял: на месте ли?.. Две недели вот так тыкал, пока песок в ящике не кончился… А как песок кончился, так и страх мой немного поутих, да и любопытно стало: что там, в этой папочке?.. Принес домой, развязал тесемки, открыл – стихи!.. Хорошие или нет, судить не берусь – не разбираюсь. Но мне понравились, так понравились, что я даже кое-что запомнил, но читать не буду, покажу, сам прочтешь, если не боишься?.. Не боишься?
– Нет, – сказал я, – стихи не листовка, да и какие сейчас могут быть листовки? Не царское время!..
– Да-да, конечно, – перебил Валерий, – но не в этом суть…
– А в чем?
– Почитай, и поймешь, – сказал Валерий, – а не поймешь, я растолкую…
С этими словами он дал мне лиловую канцелярскую папку с надписью “Дело N…”, а сам ушел за книжный стеллаж и лег спать, сказав, чтобы я тоже особенно долго не засиживался, потому что подъем в шесть утра, а на улице черт знает что творится. Я глянул на часы: стрелки показывали четверть третьего, а по крыше за окном мела невесть откуда налетевшая февральская пурга.
ГЛАВА …
В стихах, которые таким странным образом попали мне в руки, я не нашел никакой откровенной крамолы, если не считать некоей неуловимой, совершенно особенной интонации. Подобное ощущение