Тёмный лабиринт. Анна Александровна Тищенко
животику. Он на мгновение коснулся прохладными пальцами её кожи, отчего та мгновенно покрылась мурашками, а соски напряглись и затвердели, соблазнительно проступив через тонкую ткань. Треугольник волос внизу живота был таким светлым, что в сумраке казалось – их нет вовсе, как у античных статуй.
– Это называется – холм Венеры, – пальцы задержались, а затем нырнули вниз, раздвигая лепестки розовой розы, лаская, дразня, скользя по шелковистой плоти. И медленно, словно с сожалением, рука покинула своё недолгое пристанище. У Кэти вырвался вздох разочарования. Она отметила с раздражением мимолётную улыбку, коснувшуюся губ Генриха. Он снял покров с плеч Кэти, и ткань с тихим шорохом упала на пол. Инстинктивно она закрыла руками грудь.
– Нет. Опусти руки.
Очень медленно, борясь с собой, она подчинилась.
– Вот так. А теперь посмотри себе в глаза. Давай. Есть старинная испанская пословица: «Страх отнимает половину жизни». Слова, которые ты не произнесла, вещи, на которые не решилась…
– Ошибки, которых не совершила… – съехидничала Кэти.
– А многие ошибки и станут жемчужинами твоих воспоминаний, когда ты станешь милой дряхлой старушкой, – в тон ей парировал Генрих.
– Ты заставляешь меня…
– Я заставляю тебя без стыда и страха посмотреть на собственное тело. Никогда уже не будет июньской ночи, когда тебе семнадцать, – он сжал её плечи и развернул к себе.
– Биение крови, горячечный стук сердца, красота этой ночи, то, что поднимается из глубины твоего существа – это всё, и более нет ничего, это и есть жизнь во всей её силе и полноте.
– Так ты не веришь в грядущее блаженство? В то, что существует рай? – прошептала Кэти.
– Почему люди верят только в грядущее, но нисколько не умеет наслаждаться настоящим? Почему, когда человек берёт на руки первенца, выигрывает битву, сжимает в объятиях желанную женщину, он не скажет, не подумает – вот оно, блаженство? Мне кажется, что, переступив порог рая такой человек будет весьма разочарован: «Как? Облачившись в белые одежды целую вечность бренчать на лире? И ради этого я себе во всём отказывал?»
– Во что же ты веришь? – Кэти и сама не знала – ужасаться ей или смеяться.
– В то, что здесь и сейчас, – он привлек её к себе. Растерянную, смущенную, окончательно запутавшуюся. Приник к её губам требовательно, жадно. Кэти впала в странное оцепенение. Он пугал её, и тянул как магнитом. С Эриком было по-другому – она чувствовала себя с ним равной, могла обижаться, злиться, желать. Но в самых тёмных глубинах сознания ощущала, что может доверять. Так собственным телом можешь быть не доволен, но противопоставлять себе или отторгать? Никогда.
– Всё остальное – лишь правила, придуманные обществом. Смотри, – он коснулся губами её руки. – Я целую тебя, как друг, – теперь губы оставили тёплый след на её щеке – теперь как брат. Теперь, – он на мгновение приник к её губам и тут же отстранился, –